Я потушил свет и сел в кресло. Гроза стихла, но в листве шелестел слабый ветерок. Наш дом был в темноте. Она дышала тихо и равномерно. Мне следовало бы подойти к ней, мне следовало бы поцеловать ее, мне следовало бы вместе с ней зачать новую жизнь вместо того, который покинул нас, но необъяснимое сознание, что за всем этим кроется что-то неэтичное, что-то некрасивое, даже бестактное, остановило меня. Кто придумал правила, которые обязывают нас перед лицом смерти забиться в свою нору, отмежеваться от всех? Не лучше ли смеяться? Не лучше ли сопротивляться, пока достанет сил и даже больше? Вот именно, больше. До изнеможения. Но вот я продолжаю сидеть в кресле, астрофизик по специальности, по крайней мере, в будущем; на диване спит девушка; только что утонул парень, которого она любила. Мы оба оказались побежденными, кровь в наших жилах течет медленно. Как все это выглядит со стороны? В детстве я тыкал пальцем в карту и мечтал оказаться в таких местах, где мне никогда не бывать. На берегах Мраморного моря. В Патагонии. Где нет поэзии. Где нет
Я вскочил, отдернул занавеску и вдохнул свежий воздух. Грозовая туча все еще стояла над городом, и на улицах царила зловещая тишина.
Затем над домами вырос лиловый куст молнии. Удар грома раздался через шесть секунд. Вдали послышался шум, он все приближался и наконец на землю обрушился дождь. С карниза ударили в лицо мелкие брызги.
Не знаю, почему, я подошел к Эстер, как будто во мне сработал какой-то защитный рефлекс.
Я сел на диван.
Девушка спала. Это было самое правильное, что она могла делать. Я погладил ее волосы, посмотрел на лицо, белевшее в полумраке комнаты. И вдруг я увидел ее в ярком свете. Откуда солнце? На улице лил дождь, шумел по крыше. Ее рот, слегка приоткрытый во сне…
Трепет ресниц выдавал тайный, недоступный мне мир.
Улыбайся, улыбайся. Но как сберечь эту маленькую улыбку, которую не заметят лучшие телескопы Марса, которая так мимолетна. Любой ветерок может ее унести, и никто не вернет ее. Как сохранить твою улыбку, прекрасную, как цветок, как котенок, как музыка, как небо, прекрасную как то, что мы бережем только для себя? Смотри, уже вечереет. Ты выходишь из моря и по твоей гладкой смуглой коже скатываются соленые слезы. Смотри, уже давно наступила ночь, тучи движутся слева направо, отправляется в плаванье корабль. Ты сидишь на борту моего светло-желтого корабля, опустив в теплую воду ноги. Только ты имеешь на это право, ты, искупившая все за долгий путь по многим горам. Спи. Перед первой мировой войной моя бабушка видела, как из-за леса в небо поднялся столб огня. Он горит все время, тот огонь, но мы его не замечаем. Видишь ли, дорогая, я спрашиваю, откуда берутся дети? И отвечаю: твоя улыбка делится и размножается. Так они рождаются.
В Освенциме погибло четыре миллиона. Теперь в реке утонул один. Связано ли это? Или это эклектика? На улице светает. Дождь слабеет. Ветер сбивает с деревьев крупные капли. Серое утро. Осторожно, чтобы не разбудить Эстер, я ложусь рядом с нею. И тут все теряет свой смысл, путается. Я вспоминаю вечер, пятно света на черной воде, я вдыхаю запах духов Эстер, чувствую ее теплую спину, из окна тянет утренней прохладой. Я засыпаю.
16. Эстер
Я проснулась.
Он спал спиной ко мне, и я не сразу решилась подумать, кто это. Затем я припомнила все. Я тихо поднялась, подошла к окну, посмотрела на умытый мир. Вспомнила, как однажды:
Велло сказал:
— Мысли и чувства — это мерцание. Надо невероятно держать себя в руках, тогда они забудутся.
— А потом? — спросила я.
Тогда мы были в ссоре, и как раз перед этим я спросила, почему он живет со мной и неужели он действительно не понимает, что такая женщина, как я, ему не подходит.
— А потом? — спросила я снова.
— Потом я стану хорошим специалистом.
— А потом?
— Что «а потом»? Так всегда было. Подумай о великих ученых, подумай…
— А потом?
Он рассердился.
— Черт побери, тогда я буду полезен.
— А счастлив?
— Разве мне нельзя быть несчастным?
— Дурак!
— К черту это счастье. Обойдемся и без него.
Этот разговор происходил вечером, здесь, у окна. Я оглянулась и вздрогнула, увидев на столе цветы. Их принес Велло, когда вернулся с прогулки. Единственный случай… Бледно-желтые цветы. Энн тихо похрапывал. Теперь уже совсем рассвело. Я подумала, что мне делать с вещами Велло. Отдать его матери? Наверное, нет. Велло никогда не ходил купаться один. Он боялся. А там у берега два с половиной метра. Может, поскользнулся и упал…
Но, может, он еще жив, и войдет в дверь. А я уже всякое передумала… Это будет тяжело исправить.