О времени, о душе и всяческой суете

– Нет, – ответила она. Затем выпрямилась и круто развернулась. – Нет! Посмотри! – Она поспешно выбежала на середину узкой улочки и указала на брусчатку. – Разве ты не видишь? Камни, которые были целыми, уже потрескались! А дома! – Всплеснув рукой, она побежала к двери ближайшего коттеджа. – Дерево теряет форму! А вон тот ставень – он болтается на петлях! А ступеньки!

Рухнув на колени, она ощупала выходящую прямо на улицу низкую каменную ступень.

Я пошел к ней. Ее страсть застигла меня врасплох.

– Пощупай! – велела она. – Пощупай! Она истоптана людьми, ходившими по ней. И даже стена – разве ты не видишь, что трещина в углу окна становится шире? – Она снова вскочила и провела рукой по шероховатой стене. – Время грызет ее, как собака кость. Господи, Дерек, нет! Неужели я должна оставить все как есть, зная, что время все ломает, ломает, ломает?

Я не мог подобрать слов.

– Слушай! – сказала она. – О боже! Слушай! – И, наклонив голову, замерла, будто испуганная лань.

– Я ничего не слышу, – тяжело сглотнув, ответил я.

– Словно гвозди в гроб забивают! – Она метнулась к двери в дом и принялась стучать по ней и толкать ее. – Ты должен это слышать!

Теперь я услышал. Из дома доносился тикающий звук – мощный, величественный, медленный ритм, настолько тихий, что я уловил его лишь после того, как она велела мне напрячь слух. Часы. Всего лишь часы.

Встревоженный ее неистовством, я схватил ее за плечо. Она повернулась и прильнула ко мне, как плачущий ребенок, спрятав лицо у меня на груди.

– Это невыносимо, – стиснув зубы, выпалила она.

Я чувствовал, как она дрожит всем телом.

– Уйдем отсюда, – прошептал я. – Давай уйдем, если тебе так больно.

– Нет, я не этого хочу. Я все равно буду слышать этот звук – разве ты не понимаешь? – Слегка отстранившись, она посмотрела на меня. – Я все равно буду это слышать! – Ее глаза заволокла пелена, все ее внимание обратилось к часам в доме. – Тик-тик-тик… Господи, меня будто хоронят заживо!

Поколебавшись, я сказал:

– Хорошо, сейчас я все исправлю. Отойди.

Она посторонилась. Подняв ногу, я изо всех сил ударил стопой по двери. Что-то треснуло. От удара боль разлилась по всей ноге, до самого бедра. Я ударил еще раз – косяк сломался. Дверь распахнулась. Тиканье тут же стало громче и отчетливее.

А лунный свет выхватил из темноты сами часы, расположенные напротив двери: высокий часовой шкаф, выше меня, с поблескивающим при каждом тяжелом движении маятником.

На ум мне пришла строчка из старинного, мрачного негритянского гимна: «По крышке гроба молоток стучит…».

Внезапно я ощутил ту же подавленность, что и Наоми. Я прошел по комнате, открыл стеклянную дверцу шкафа и быстрым движением остановил маятник. Тишина принесла облегчение, подобное глотку холодной воды после долгой жажды.

Наоми осторожно вошла вслед за мной и, как зачарованная, уставилась на циферблат часов. Я вдруг заметил, что она не носит наручных часов. Никогда не видел, чтобы она их носила.

– Избавься от них, – сказала она, не переставая дрожать. – Пожалуйста, Дерек… избавься от них.

Я присвистнул, снова окинув взглядом старое чудовище.

– Это не так-то легко! – сказал я. – Они очень тяжелые!

– Прошу тебя, Дерек!

Меня пугала ее настойчивость. Отвернувшись, Наоми уставилась в угол. Как во всех этих тесных, псевдостаринных домах, здесь было всего три комнаты. Та, где оказались мы, была забита мебелью: большая кровать, стол, стулья, сундук. Подозреваю, что, если бы не это нагромождение предметов, Наоми спряталась бы в углу.

Что ж, можно попробовать.

Поразмышляв, я пришел к выводу, что лучше разобрать часы.

– Тут есть лампа? – спросил я. – Плохо видно. При свете мне было бы проще работать.

Она что-то неразборчиво пробормотала; затем щелкнула зажигалка, и комнату озарило мерное свечение, начало которому положила желтая вспышка. До меня донесся запах керосина. Она поставила лампу на стол так, что свет падал на часы, минуя меня.

Я снял гири и сунул их в карман; затем достал из нагрудного кармана отвертку и атаковал шурупы в углах циферблата. Как я и рассчитывал, без них получилось извлечь весь механизм. За ним, словно пуповина, потянулись цепи, с тихим лязгом преодолевшие деревянный порожек.

– Дай! – прошептала Наоми и вырвала механизм у меня из рук.

Он составлял на удивление малую часть веса этих часов. Она бросилась вон из дома и бегом пересекла улицу. Через мгновение послышался всплеск.

Я ощутил укол сожаления. А потом рассердился на себя. Скорее всего, это не редкий образец антикварного мастерства, а фальшивка. Как и вся деревня. Прижав к себе шкаф и ухватив за передние углы, я потащил его к двери. Часы я разбирал с сигаретой во рту; теперь дым начал застилать мне глаза, и я выплюнул сигарету на пол и затоптал ее.

Каким-то образом мне удалось выволочь шкаф из дома и перетащить через дорогу на волнолом. Я остановился передохнуть, вытер пот с лица, потом встал позади этой махины и со всей силы толкнул ее вперед. Полетев вниз, она разок перекувырнулась в воздухе и со всплеском упала в воду.