О всех созданиях – больших и малых

– Ты имеешь в виду, что я должен остаться в одной комнате с этим воем на целый день?

– Да, именно это я и имею в виду. Мы не можем отправить его домой в таком состоянии, а я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось. Ему нужны уход и внимание.

– Может быть, ты хочешь, чтобы я подержал его за лапку или покатал в коляске?

– Прекрати мне дерзить! Ты остаешься с собакой, и это – приказ!

Тристан и я перенесли собаку по коридору на одеяле, а затем мне надо было уходить на дневные вызовы. Я в последний раз оглянулся на огромную черную массу у огня и на жалкую фигуру Тристана, сидящего в кресле. Вой был невыносимо громок. Я быстро закрыл дверь.

Было уже темно, когда я вернулся, и старый дом навис надо мной, черный и тихий на фоне морозного неба. Впрочем, тишину его продолжал нарушать все тот же вой, отражавшийся эхом в коридоре. Его мрачный звук был слышен даже на пустынной улице.

Я захлопнул дверцу автомобиля и посмотрел на часы. Было ровно шесть – значит, Тристан терпит все это уже четыре часа. Я взбежал по ступенькам, прошел по коридору, и, когда открыл дверь в гостиную, вой резанул мой слух. Тристан стоял ко мне спиной и смотрел через окно в темноту сада. Руки он засунул глубоко в карманы, а из его ушей торчали комки ваты.

– Ну и как дела? – спросил его я.

Ответа не последовало, поэтому я подошел к нему и похлопал по плечу. Эффект оказался поразительным. Тристан подскочил в воздух и резко повернулся ко мне. Его лицо было мертвенно-бледным, и было видно, что он сильно дрожит.

– Боже правый, Джим, ты чуть не убил меня. Я же ничего не слышу из-за этих затычек в ушах – кроме, конечно, этой собаки. Ничто ее не берет.

Я встал на колени перед лабрадором и обследовал его. Состояние собаки было отличным, но только, за исключением слабых глазных рефлексов, пес не подавал никаких признаков возвращающегося сознания. Плюс еще его истошный вой через одинаковые интервалы.

– Черт возьми, как много ему нужно времени, чтобы прийти в себя, – сказал я. – И что, так продолжалось весь день?

– Именно так. Ничто не изменилось ни на йоту. И не жалей его так, этого орущего пса. Здесь, у огня, он счастлив, как никто другой, он же ничего не чувствует и не понимает. Другое дело – я. Мои нервы скоро лопнут от этих звуков, которые я выслушиваю час за часом. Еще немного, и ты сам начнешь кидаться на меня.

Он провел дрожащей рукой по волосам, и щека его начала дергаться.

Я взял его за руку:

– Ладно, пойдем поедим. После еды тебе станет лучше.

Зигфрид пребывал в отличном настроении за столом. Он был полон радости и взял на себя все разговоры, но ни разу не упомянул об ужасном визге, доносившемся до нас из соседней комнаты, хотя от него не было избавления нигде.

Когда все выходили из комнаты, Зигфрид положил мне руку на плечо:

– Ты помнишь, что сегодня у нас встреча в Бротоне? Старина Ривз будет делать доклад о болезнях овец – обычно у него получается хорошо. Жаль, что ты не сможешь пойти с нами, Тристан, – боюсь, ты должен будешь остаться при собаке, пока она не придет в себя.

Тристан дернулся, как будто его ударили.

– О, только не еще один сеанс с этим чертовым животным! Оно сведет меня с ума!

– Боюсь, другого выхода нет. Джеймс или я мог бы заменить тебя на вечер, но нам надо показаться на встрече. Будет нехорошо, если мы пропустим ее.

Тристан, спотыкаясь, пошел в гостиную, а я надел пальто. Выйдя на улицу, я на секунду остановился и прислушался. Собака все еще выла.

Встреча прошла успешно. Она состоялась в роскошной гостинице Бротона, и, как всегда, лучшей ее частью была заключительная совместная гулянка ветеринаров в гостиничном баре. Рассказы коллег о своих проблемах и ошибках – особенно ошибках – производили неизменно успокаивающее действие.

Забавно было, оглядывая зал, пытаться отгадать, о чем говорит та или иная группа людей. Вон тот мужчина, согнувшийся пополам и машущий рукой в воздухе, рассказывает о стоячей кастрации жеребенка. А другой, вытянувший руку и что-то показывающий в воздухе пальцами, совершенно точно говорит о родовспоможении кобыле, возможно – об исправлении положения запястья. И делает это без каких-либо усилий. Ветеринарная хирургия вообще детская забава, когда сидишь в теплом баре с парой-другой порций в желудке.

Когда все расселись по машинам, было уже одиннадцать, и мы разъехались по Йоркширу – каждый на свой участок. Кто-то двинулся в промышленные города Западного Райдинга, другие – к морю, в городки на Восточном побережье, а я и Зигфрид радостно поспешили домой по узкой дороге, петлявшей среди холмов Северных Пеннин.

Последние несколько часов я совершенно забыл о Тристане и его вахте и почувствовал себя виноватым при мысли об этом. Да и потом, к вечеру положение должно было улучшиться. Пес наверняка уже успокоился. Но, выскочив из машины в Дарроуби, я тут же остановился при слабых звуках собачьего воя, доносившихся из Скелдейл-хауса. Это было невероятно. Время – за полночь, а собака все еще орет. А как Тристан? Мне стало жутко при мысли о том, в каком он состоянии. С некоторой опаской я повернул ручку двери в гостиную.