О всех созданиях – больших и малых

– Мне очень жаль, – ответил я хрипло, – но до того места, где он сейчас находится, больше тридцати миль.

Тренер словно весь съежился.

– Ну что же, значит, конец. Она издыхает.

И он не ошибался. Кобылка пошатывалась все сильнее, ее дыхание становилось все более громким и затрудненным, и фонендоскоп все время соскальзывал с ее груди. Чтобы поддержать его, я уперся ладонью ей в бок и внезапно ощутил небольшое вздутие. Круглую бляшку, словно под кожу засунули небольшую монету. Я внимательно посмотрел. Да, она прекрасно видна. А вот и еще одна на спине… и еще… и еще. У меня екнуло сердце. Вот, значит, что!

– Как я объясню сэру Эрику! – простонал тренер. – Его кобыла сдохла, а ветеринар даже не знает, что с ней! – Он посмотрел вокруг мутным взглядом, словно надеясь, что перед ним каким-то чудом возникнет Зигфрид.

Я уже стремглав бежал к машине и крикнул через плечо:

– Я ведь не говорил, что не знаю, что с ней. Я знаю: уртикария.

Он бросился за мной.

– Урти… Это еще что?

– Крапивница, – ответил я, ища среди флаконов адреналин.

– Крапивница? – Он выпучил глаза. – Разве от нее умирают?

Я набрал в шприц пять кубиков адреналина и побежал назад.

– К крапиве она никакого отношения не имеет. Это аллергическое состояние, обычно вполне безобидное, но изредка оно вызывает отек гортани – вот как сейчас.

Сделать инъекцию оказалось непросто, потому что кобылка не стояла на месте; но едва она на несколько секунд замерла, как я изо всех сил вжал большой палец в яремный желоб. Вена вспухла, напряглась, и я ввел адреналин. Потом отступил на шаг и встал рядом с тренером.

Мы оба молчали. Мы видели только мучающуюся лошадь, слышали только ее хрипы.

Меня угнетала мысль, что она вот-вот задохнется, и, когда, споткнувшись, она чуть не упала, мои пальцы отчаянно сжали в кармане скальпель, который я захватил из машины вместе с адреналином. Конечно, следовало сделать трахеотомию, но у меня с собой не было трубочки, чтобы вставить в разрез. Однако если кобылка упадет, я обязан буду рассечь трахею… Но я отогнал от себя эту мысль. Пока еще можно было рассчитывать на адреналин.

Бимиш расстроено махнул рукой.

– Безнадежно, а? – прошептал он.

Я пожал плечами:

– Не совсем. Если инъекция успеет уменьшить отек… Нам остается только ждать.

Он кивнул. По его лицу я догадывался, что его угнетает не просто страх перед предстоящим объяснением с богатым владельцем кобылы – он, как истинный любитель лошадей, гораздо больше терзался из-за того, что у него на глазах мучилось и погибало прекрасное животное.

Я было решил, что мне почудилось. Но нет – дыхание действительно стало не таким тяжелым. И тут, еще не зная, надеяться или отчаиваться, я заметил, что слюна перестает капать. Значит, она сглатывает!

Затем события начали развиваться с невероятной быстротой. Симптомы аллергии проявляются со зловещей внезапностью, но, к счастью, после принятия мер, они нередко исчезают не менее быстро. Четверть часа спустя кобылка выглядела почти нормально. Дыхание еще оставалось хрипловатым, но она поглядывала по сторонам с полным спокойствием.

Бимиш, который смотрел на нее как во сне, вырвал клок сена из брикета и протянул ей. Она охотно взяла сено у него из рук и принялась с удовольствием жевать.

– Просто не верится, – пробормотал тренер. – Никогда еще не видел, чтобы лекарство срабатывало так быстро, как это!

А я словно плавал в розовых облаках, радостно стряхивая с себя недавнее напряжение и растерянность. Как хорошо, что нелегкий труд ветеринара дарит такие минуты: внезапный переход от отчаяния к торжеству, от стыда к гордости.

К машине я шел буквально по воздуху, а когда сел за руль, Бимиш наклонился к открытому окошку.

– Мистер Хэрриот… – Он был не из тех, кто привык говорить любезности, и его щеки, обветренные и выдубленные бесконечной скачкой по открытым холмам, подергивались, пока он подыскивал слова. – Мистер Хэрриот… я вот подумал… Ведь не обязательно разбираться в лошадиных статях, чтобы лечить лошадей, верно?

В его глазах было почти умоляющее выражение. Я вдруг расхохотался, и он улыбнулся. Мне было невыразимо приятно услышать из чужих уст то, в чем я всегда был убежден.

– Я рад, что кто-то наконец это признал! – сказал я и тронул машину.

31

После того как мы с Хелен сходили в кино, уже само собой получалось, что мы виделись чуть ли не каждый день. Не успел я оглянуться, как это превратилось в твердо сложившийся обычай: около восьми часов ноги сами несли меня на их ферму.

Вполне возможно, что так продолжалось бы очень долго, если бы не Зигфрид. Однажды вечером, как у нас было заведено, мы сидели в гостиной Скелдейл-Хауса и обсуждали события дня, прежде чем отправиться на боковую. Вдруг он засмеялся и хлопнул себя по колену.

– Сегодня заходил заплатить по счету Гарри Форстер. Старик что-то расшутился – сидел здесь, поглядывал по сторонам, и твердил: "Хорошее у вас тут гнездышко, мистер Фарнон, хорошее гнездышко!" А потом хитро посмотрел на меня и заявляет: "Пора бы в это гнездышко да птичку. Какое же гнездышко без птички?"