Прихлебывая виски, я размышлял, что в характере майора Булливанта, бесспорно, было что-то красочное и покоряющее. Перед миром он представал воплощением патрицианской элегантности: бархатный голос актера на шекспировские роли, безупречные манеры и избыток особой внушительности. Всякий раз, когда он снисходил бросить мне дружеское слово, я чувствовал, что мне оказана огромная честь, хотя я прекрасно сознавал, что работаю на него даром.
У него была небольшая уютная ферма, жена — деревенская дама в твидовом костюме и несколько дочек, у которых были свои верховые лошади, так как они непременно участвовали в лисьих травлях, которые устраивал Охотничий клуб. Все в его доме, в его образе жизни соответствовало требованиям аристократичности. Но он никогда никому ничего не платил.
Прожил он в наших местах почти три года, и когда обосновался тут, торговцы наперебой старались заполучить его в клиенты. В конце-то концов, он выглядел одним из тех, к кому они питали особое уважение, — в
Дарроуби фамильные состояния предпочитали благоприобретенным. В прямом контрасте с тем, к чему я привык в Шотландии, тут же к человеку, сумевшему разбогатеть, относились с глубоким подозрением. Среди дарроубийцев не было обвинений страшнее, чем пробормотанный под нос темный намек: «Когда он сюда только приехал, у него за душой ну ничегошеньки не было».
Разумеется, когда пелена спала с их глаз, они начали принимать ответные меры, но без толку. Местный гараж взял в залог старый «роллс-ройс» майора и некоторое время яростно в него вцеплялся, но майор сумел вернуть его себе благодаря своему обаянию. Тем не менее одну неудачу он все-таки потерпел: его телефон был постоянно отключен — начальник почты принадлежал к тем немногим, кто оставался невосприимчивым к его улещиваниям.
Но свой срок наступает даже для самых больших знатоков своего дела. Как-то, проезжая через Холлертон, соседний рыночный городок, милях в десяти от Дарроуби, я заметил, что девицы Булливант целенаправленно переходят от лавки к лавке, вооруженные объемистыми корзинами. По-видимому, майору приходилось закидывать свои сети все шире, и я прикинул, что, пожалуй, он созрел для переезда. И действительно, несколько недель спустя он исчез из наших краев, предоставив множеству людей зализывать раны, которые он им нанес. Не знаю, заплатил ли он хоть кому-нибудь перед отъездом, только Зигфрид не получил ничего.
Но и после его исчезновения Зигфрид был не в претензии, предпочитая считать майора умником, величайшим мастером на избранном им поприще.
— Что ни говорите, Джеймс, — как-то заметил он, — но, если оставить в стороне этические соображения, признайте, что человек, способный задолжать дарроубийскому парикмахеру пятьдесят фунтов за стрижку и бритье, заслуживает известной доли уважения.
Отношение Зигфрида к его должникам было на редкость противоречивым. Порой он приходил в ярость при одном упоминании их фамилий, а иногда проявлял к ним саркастическую снисходительность. Если мы когда-нибудь пригласим своих клиентов на коктейли, говаривал он, то первыми приглашения получат наши должники, так как все они на редкость обаятельные люди.
Что не мешало ему вести с ними неумолимую войну при помощи серии писем, которые по степени суровости он распределял на три категории в согласии с системой, которую называл ВУА (Вежливое, Угрожающее, Адвокатское) и в которую глубоко верил. Жаль только, что система редко срабатывала, когда дело касалось закоснелых грешников, давно, привыкших получать письма от кредиторов с каждой утренней почтой. Они позевывали над вежливыми и угрожающими и оставались равнодушными к адвокатским, так как знали по опыту, что Зигфриду всегда претило прибегать к помощи закона в полную меру.
Когда система ВУА результатов не давала, Зигфрид начинал изыскивать не вполне ортодоксальные способы получить свои тяжким трудом заработанные гонорары. Вроде плана, который он разработал, чтобы одолеть Денниса Прэтта. Деннис был энергичным толстячком, и его очень высокое мнение о собственной особе воплощалось в том, как он всегда ходил, гордо выпрямившись во весь рост — пять футов три дюйма. Казалось, он устремлялся вверх: грудь выпячена вперед, жирный задик торчал под удивительным углом.
Деннис задолжал внушительную сумму и полтора года назад уже был подвергнут всей мощи системы ВУА. Она вынудила его расстаться с пятью фунтами «в счет долга», но тем все и ограничилось. А Зигфрид оказался перед тяжком дилеммой, потому что ему не хотелось брать за горло такого бодрого радушного человека.
Деннис всегда либо смеялся, либо готовился смеяться. Помню, как нам пришлось анестезировать корову на его ферме, чтобы удалить опухоль. Мы с Зигфридом приехали на вызов вместе и по дороге разговаривали о чем-то смешном. Вылезая из машины, мы продолжали хохотать, и тут из распахнувшейся двери дома появился Деннис.
Мы находились в дальнем конце двора, и нас разделяло добрых тридцать ярдов. Он никак не мог слышать наш разговор, но едва он увидел, что мы смеемся, как откинул голову и от всей души присоединился к нам.