О всех созданиях – больших и малых

Прежде чем надеть ее, я должен быть закатать до плеча рукава рубашки, затем Грайер, дергая и пыхтя, натянул ее на меня. Я услышал, как повизгивают застегиваемые молнии. Последняя была на спине и стягивала высокий жесткий стоячий воротник, который задрал мой подбородок к небу, словно я возносил молитву.

Грайер, казалось, вкладывал душу в эту операцию и в заключение извлек из ящика черную резиновую шапочку. Я отдернул голову и начал мямлить те возражения, какие преодолевали преграду воротника, но Грайер не отступил.

— Постойте смирно еще минутку. Раз делать, так уж делать!

Завершив дело рук своих, он отступил на шаг, любуясь им. Несомненно, я являл собой гротескное зрелище — фигура, с ног до головы втиснутая в резиновую сверкающую броню, голые по плечи руки, торчащие почти под прямым углом. Грайер выглядел вполне довольным.

— Ну, пошли. Пора браться за работу.

Он повернулся и быстро зашагал к коровнику, я двинулся за ним тяжелой походкой робота.

Наше появление в коровнике вызвало сенсацию. На нас уставились фермер, два скотника и маленькая девочка. Слова веселого приветствия замерли на губах мужчин, когда в дверях показалась грозная фигура. Девочка громко заплакала и убежала.

«Чистка» — работа грязная и вонючая для чистящего и крайне скучная для зрителей, которые стоят без дела минут двадцать и ничего не видят. Но на этот раз им скучать не пришлось, Грайер шарил внутри коровы и бормотал что-то о погоде, но они не слушали и только глазели на меня, пока я стоял там, словно рыцарские доспехи, прикрепленные к стене. Они с упоением разглядывали куртку и брюки. Я знал, о чем они думают. Что, собственно, произойдет, когда этот внушительный неведомый фактор будет задействован? Всякий, кто одет подобным образом, уж конечно, готовил себя к чему-то невероятному.

Воротник так сдавливал мне гортань, что я не мог произнести ни слова, и это, возможно, добавляло мне таинственности. Внутри костюма я уже обливался потом.

Девочка собралась с духом и привела своих братьев и сестер посмотреть на меня. Я видел ряд головенок над нижней половиной двери и, ценой немалой боли повернув голову, попытался подбодрить их ласковой улыбкой. Но головы исчезли, и со двора донесся топот бегущих ног.

Не знаю, сколько времени я простоял так, но Грайер наконец извлек руки из коровы и крикнул:

— Ладно, действуйте!

Атмосфера внезапно наэлектризовалась. Зрители выпрямились и, приоткрыв рты, впились в меня глазами. Они заждались этой минуты.

Я оттолкнулся от стены, сделал поворот вправо с некоторым трудом и направился к жестянке с пессариями. Пройти требовалось несколько шагов, но мне, шагающему, как робот, с задранной головой и окостенело растопыренными руками, путь показался очень долгим. Когда я добрался до жестянки, возникла новая трудность — нагнуться оказалось практически невозможно. Изворачиваясь так и эдак, я всунул руку в жестянку; затем надо было снять обертку с пессария одной рукой — следующий круг чистилища. Зрители наблюдали за мной в завороженной тишине.

Сняв обертку, я сделал осторожный поворот на сто восемьдесят градусов и мерной походкой снова пересек коровник. Поравнявшись с коровой, я окостенело простер руку к Грайеру, который взял пессарий и ввел его в матку.

Затем, пока мой коллега приводил себя в порядок, я занял свою прежнюю позицию у стены и скосил глаза на зрителей. Теперь они смотрели на меня в абсолютной растерянности. Не могли же обязанности таинственного пришельца ограничиться лишь этим! Не мог же он облачиться в такой костюм, только чтобы принести пессарий! Однако, когда Грайер принялся расстегивать кнопки и молнии — вот это было нелегкой задачей! — они поняли, что представление окончено, и на смену разочарованию пришла потребность расхохотаться.

В кольце ухмыляющихся лиц я пытался растереть руки, онемевшие от манжет-удавок. Думаю, моим недавним зрителям не терпелось добраться до местной пивной, чтобы поведать эту историю всем желающим. Собрав лоскутья моего достоинства, я надел куртку и забрался в машину. Грайер задержался, чтобы о чем-то с ними поговорить, но они слушали рассеянно; их внимание было сосредоточено на моей жмущейся к сиденью фигуре. Они все еще не могли поверить своим глазам.

В операционной бордер-терьер уже приходил в себя. Он поднял голову и мужественно попытался вильнуть хвостом, когда увидел меня. Я завернул его в одеяло, взял на руки, приготовился уйти и тут увидел Грайера за приоткрытой дверью кладовой. На столе стоял деревянный ящик, и он вынимал из него резиновый костюм, но в его движениях было что-то странное, у него словно начался какой-то припадок: тело дергалось и содрогалось, лицо в багровых пятнах гримасничало, а изо рта вырывались подавленные стоны. Я уставился на него в полном изумлении. Если бы меня спросили, я бы сказал, что это невозможно, однако я сам был очевидцем! Никаких сомнений быть не могло — Ангус Грайер смеялся!

Послеродовый парез