О всех созданиях – больших и малых

Родди взялся за ручку обеими руками, и осеннее солнце, вдруг выплывшее из-за туч, внезапно озарило картину, успевшую стать такой знакомой и привычной. Куртка для гольфа, расстегнутая рубашка, загорелая грудь, красавец пес, небрежно посматривающий по сторонам со своего высокого трона.

— Ну, всего хорошего, Родди, — сказал я. — Думаю, вы сюда еще вернетесь.

Он обернулся, и я снова увидел его улыбку.

— Да, наверное.

Он толкнул коляску, и они отправились в путь — нелепая повозочка скрипела, а Джейк мягко покачивался в ней. И тут я вспомнил то, что увидел под брезентом в тот вечер в операционной. Ранец, в котором, конечно, хранятся бритва, полотенце, мыло и еще другие мелочи. Пачка чая, термос. И еще кое-что — старая помятая фотография молодой женщины, случайно выскользнувшая из конверта. Она и усугубила таинственность этого человека, и многое прояснила.

Фермер был прав. Все свое имущество Родди вез в своей коляске. И по-видимому, ему больше ничего не было нужно — во всяком случае, заворачивая за угол, он что-то бодро насвистывал.

59

Я не особенный любитель пустой болтовни. Но когда после госпиталя меня назначили кладовщиком на склад военного обмундирования и потянулись долгие дни одиночества, я вдруг понял, какое удовольствие получал от разговоров с фермерами во время моих визитов.

Это одна из приятнейших сторон сельской практики, но, слушая, не следует отвлекаться от дела, а не то могут выйти большие неприятности. И на ферме мистера Даглби я чуть было не вляпался в жуткую историю. Он выращивал поросят на продажу в ветхих сараюшках за железной дорогой неподалеку от Дарроуби. И был завзятым любителем крикета, знатоком истории и фольклора этой игры, о которой мог говорить часами. Ему эта тема никогда не приедалась.

А я охотно слушал, потому что всегда интересовался крикетом, хотя и вырос в Шотландии, где в него почти не играют. И пока я осматривал поросят, мои мысли были далеки: я видел перед собой овальное поле в Хедингли и замечательных йоркширских крикетистов.

— А Лен Хаттон в субботу! — благоговейно вздохнул мистер Даглби. — Сто восемьдесят очков! Так и не дал себя выбить. Смотреть на него было одно удовольствие. — И он очень удачно изобразил коронный удар своего героя.

— Да, могу себе представить! — кивнул я с улыбкой. — Вы сказали, что поросята прихрамывают, мистер Даглби?

— Утром некоторые прыгали на трех ногах. А Морис Лейланд почти ему не уступал. Классом он, конечно, чуть пониже, но уж он им показал!

— Да, Морис — настоящий лев. — Я нагнулся, ухватил поросенка за хвост и поставил ему термометр. — Помните его с Эдди Пойнтером в игре с австралийцами?

Он мечтательно улыбнулся.

— Помню? Да разве такое забудешь? Что за день был!

Я извлек термометр.

— А у малыша температура. Сорок и шесть. Значит, какая-то инфекция. Может быть, легкое воспаление суставов… — Я ощупал маленькие розовые ножки. — Но суставы не распухли…

— Билл Боуз, я так думаю, вынесет нынче «Сомерсет». Отбивать для него самое милое дело.

— Да, это у него отлично получается! — сказал я. — Люблю, когда отбивают точно и сильно. Наверное, вы их всех видели — и Ларвуда, и Воука, и Аллена, и всех остальных?

— Что так, то так. Если уж я о них заговорю, так до ночи не остановлюсь.

Я поймал еще одного хромого поросенка и осмотрел его.

— Странно, мистер Даглби! Половина поросят в этом закутке хромает, а почему — непонятно.

— Так вы же сами сказали: суставы у них воспалились. Сделайте им какой-нибудь там укол, а я пока расскажу вам про то, как Уилфред Родс у меня на глазах…

— Правильно, сделаем им укольчик, — сказал я, наполняя шприц. — Маркировочный карандаш у вас найдется?

Фермер кивнул и ухватил поросенка, который тут же принялся возмущенно визжать.

— Другого такого, как Уилфред, — продолжал мистер Даглби, перекрикивая поросенка, мы еще долго не увидим. Помнится, как раз дождик пошел, а капитан накидывает ему мяч…

Я улыбнулся и поднял шприц. Эти воспоминания так приятно скрашивают скучную процедуру! Довольный и веселый, я уже собирался вколоть иглу в розовый окорочек, как вдруг какой-то предприимчивый поросенок начал грызть каблук моего резинового сапога. Я посмотрел вниз на задранные мордочки толпившихся вокруг малышей, которых взбудоражил визг их братца.

Мои мысли все еще были заняты Уилфредом Родсом, когда я вдруг заметил на одном из пятачков какую-то белую шишечку. И вон у того шишечка… и у того… До сих пор они лихо удирали от меня, и мордочек их я не видел, но тут у меня защемило внутри.

Я нагнулся, схватил поросенка и едва нажал на эту шишечку, как по моей спине пробежал ледяной озноб, а заманчивое видение залитого солнцем зеленого крикетного поля сразу померкло. Это была не шишечка, а тонкий пузырек, тут же лопнувший под моими пальцами.

Я перевернул поросенка, чувствуя, как у меня трясутся руки, и осмотрел раздвоенные копытца. Вокруг них тоже были пузыри, не такие четкие и выпуклые, но тем не менее полностью подтверждавшие грозную правду.