О всех созданиях – больших и малых

В дни ручного доения «горошины» и иные закупорки сосков были частым явлением. Причиной могли быть кусочки молочного камня, крохотные опухоли, повреждения выстилающей ткани соска и еще всякая всячина. Крайне увлекательная, хотя и весьма узкая область, и к корове я направился с живым интересом.

Впрочем, я был еще на некотором расстоянии от нее, когда мистер Стоукилл положил мне ладонь на плечо.

— Погодите, мистер Хэрриот, не трогайте ее пока, не то она вас лягнет. Очень у нее норов подлый. Погодите минутку, я ее привяжу.

— Хорошо, — сказал я, — только веревку дайте мне.

— Да лучше бы я сам… — начал он нерешительно.

— Нет-нет, мистер Стоукилл, не затрудняйтесь. Я отлично знаю, как помешать корове брыкаться, — сказал я сдержанно. — Будьте добры, дайте мне веревку.

— Да ведь… она такая… Брыкается почище лошади. Удойная, это верно, да только…

— Не беспокойтесь, — уронил я с улыбкой. — У меня она не порезвится.

Я начал разматывать веревку. Приятно было показать, что я умею обращаться с животными, хотя диплом получил всего несколько месяцев назад. К тому же не так уж часто нас предупреждают, что корова склонна брыкаться. Однажды корова лягнула меня так, что я отлетел к противоположной стене, а фермер сказал только: «Уж такая у нее привычка».

Да, хорошо, когда тебя предупредили! Я опоясал корову веревкой перед выменем и туго затянул скользящую петлю. Точно так, как нас учили в колледже. Она была рыжей, шортгорнской породы, с косматой головой и, когда я нагнулся, поглядела на меня с задумчивым интересом.

— Ничего, ничего, милуша, — сказал я ласково, подлез под нее и осторожно потянул сосок. Брызнула струйка, другая, и что-то закупорило канал. А, вот она! Довольно-таки большая, но движется свободно. Можно будет выдавить наружу, не разрезая замыкающую мышцу.

Я взялся за сосок покрепче, потянул посильнее, и тотчас раздвоенное копыто ударило меня по колену, как развернувшаяся стальная пружина. Коленная чашечка не приспособлена для того, чтобы ее лягали, и несколько минут я прыгал по коровнику, шепотом ругаясь на чем свет стоит.

Старый фермер виновато ходил за мной.

— Вы уж простите, мистер Хэрриот. Такой у нее подлый нрав. Дайте-ка лучше мне…

Я предостерегающе поднял ладонь:

— Нет, мистер Стоукилл! Я уже надел на нее веревку. Просто затянул недостаточно туго.

Я подковылял к корове, распустил узел, а потом налег на веревку с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Когда я кончил, живот у нее приподнялся и она обзавелась талией, словно затянутая в рюмочку модница былых времен.

— Тут уж ты не попляшешь! — буркнул я и снова нагнулся к вымени. Раза два брызнуло молоко, затем помеха снова закупорила выход, и в отверстии показалось что-то беловато-розовое. Еще чуть-чуть нажать, и я выковыряю его иглой от шприца, которую держал наготове. Я вздохнул всей грудью и нажал.

На этот раз копыто впечаталось в лодыжку. Ей уже не удалось поднять его повыше, но боль была такой же отчаянной. Я сел на табуретку для доения, засучил штанину и поглядел на лоскуток кожи, который свисал, точно флажок, у конца длинной ссадины, оставленной копытом.

— Да хватит с вас, молодой человек! — Мистер Стоукилл снял с коровы веревку и сочувственно поглядел на меня. — Обычным манером с ней не совладать. Я же ее дважды в день дою, так уж знаю.

Он принес засаленный плужный ремень, несомненно бывший в частом употреблении, и затянул его на заплюсневом суставе неугомонной коровы. На другом конце ремня был крюк, и старик зацепил его за кольцо, ввинченное в стену. Ремень туго натянулся, сдвинув ногу чуть-чуть назад.

Старик кивнул:

— Вот теперь попробуйте.

Отдавшись на волю судьбы, я снова ухватил сосок. Но корова словно бы поняла, что проиграла, и ни разу даже не пошевельнулась, пока я выдавливал и выковыривал «горошину», которая оказалась молочным камнем. Стояла как миленькая и ничего не могла поделать!

— Спасибо, молодой человек, спасибо вам! — сказал старик. — Какой увесистый! Он мне сильно мешал. А главное, не разобрать было, что это такое. — Он поднял палец: — И последняя для вас работенка. Телушка. Что-то у нее с животом неладно, мне кажется. Видел ее вчера вечером, ее маленько раздуло. Она у меня в сарае.

Я надел шубу, и мы вышли наружу, ветер набросился на нас с ликующей свирепостью. Лицо мне полоснуло как ножом, нос сразу замерз, глаза заслезились, и я укрылся за углом конюшни.

— Где телка? — с трудом выговорил я.

Мистер Стоукилл ответил не сразу. Он закуривал сигарету, словно не замечая ярости стихий. Защелкнув крышку старой медной зажигалки, он указал большим пальцем:

— А за дорогой. Вон там.

Я посмотрел в направлении его пальца через занесенные стенки на узкую расчищенную полоску шоссе между белыми валами и на крутой склон, ровная белизна которого уходила к свинцовым тучам. То есть ровная, если не считать крохотного строения, серого каменного пятнышка в поднебесье, где в сотнях футов над нами склон переходил в широкую плоскую вершину.

— Извините, — пробормотал я, все так же прижимаясь к стене. — Я не вижу.

Старик, спокойно стоя лицом к ветру, удивленно взглянул на меня: