О всех созданиях – мудрых и удивительных

– Отлично, – сказал он. – Итак, обнаружив больное животное, вы вручаете владельцу извещение Б-205-ДТ, то есть извещение о выбраковке и изоляции указанного животного. Затем, – (я слышал, как он ударяет пальцем по ладони, перечисляя пункт за пунктом) – следует Б-207-ДТ, извещение о забое. Затем Б-208-ДТ, свидетельство о вскрытии. Затем Б-196-ДТ, справка ветеринарного инспектора. Затем Б-209-ДТ, соглашение об оценке, а в случае разногласия с владельцем еще и Б-213-ДТ – назначение оценщика. Затем Б-212-ДТ, извещение владельцу о времени и месте забоя, а также Б-227, квитанция о сдаче животного для забоя, и, наконец, Б-230-ДТ, извещение о приведении в порядок и дезинфекции помещения. Черт побери, любой ребенок сразу усвоил бы такую процедуру. Она же на редкость проста, вы согласны?

– Да-да, конечно, несомненно.

На мой взгляд, простой ее назвать было никак нельзя, но я предпочел обойти этот факт молчанием. Он уже выпустил пары, и не стоило вновь доводить его до кипения.

– Благодарю вас, мистер Харкорт, – сказал я. – Постараюсь, чтобы это не повторилось.

Я положил трубку, чувствуя, что все сошло сравнительно благополучно, но тем не менее меня еще долго била нервная дрожь. Беда была в том, что министерские контракты имели для нас огромную важность. В те трудные дни мы сводили концы с концами главным образом благодаря им.

Уж эта выбраковка туберкулезных животных! Когда ветеринар обнаруживал корову с открытой формой туберкулеза, она подлежала немедленному уничтожению, поскольку ее молоко представляло опасность для населения. Казалось бы, чего проще! Но к несчастью, закон требовал, чтобы кончина каждой злополучной коровы сопровождалась настоящим вихрем всевозможных грозных извещений и справок.

Страшнее всего было даже не обилие самих документов, а количество лиц, которым полагалось их рассылать. Порой мне начинало казаться, что тех моих соотечественников, кто их не получает, можно пересчитать по пальцам. Помимо Чарлза Харкорта, среди адресатов значились: фермер, которому принадлежало больное животное, полицейское управление, канцелярия министерства, живодер, а также местные власти. И конечно, всякий раз я кого-нибудь да забывал. В ночных кошмарах мне чудилось, что я стою посреди рыночной площади и с истерическим хохотом швыряю извещениями в прохожих.

Теперь мне даже трудно поверить, что за такое выматывание нервов плата была одна гинея плюс десять с половиной шиллингов за вскрытие.

Через каких-нибудь два дня после этой беседы с региональным инспектором мне снова пришлось выбраковывать туберкулезную корову. Когда настало время составлять документы, я сел за письменный стол перед кипой бланков и принялся их заполнять, а потом, перечитывая каждый по два раза, судорожно запечатывал его в надлежащий конверт. Нет, на этот раз я не допущу ни единой ошибки!

На почту я отнес их сам и, вознося безмолвную молитву, собственноручно опустил в ящик. Харкорт должен был получить их утром, после чего мне быстро станет ясно – напутал я снова или нет. Два дня прошли без осложнений, и я было возрадовался, но на исходе третьего утра меня в приемной ожидала весть, начертанная огненными буквами: «Позв. мин.»!

В голосе Китти Пэттисон чувствовалась напряженность. Она даже не пыталась ее скрыть.

– Да-да, мистер Хэрриот, – сразу же сказала она. – Мистер Харкорт просил, чтобы я вам позвонила. Соединяю вас с ним.

С замирающим сердцем я ждал, что в трубке раздастся знакомый рев, но спокойный, тихий голос, который я услышал, напугал меня даже еще больше.

– Доброе утро, Хэрриот! – Харкорт был краток и холоден. – Мне хотелось бы выяснить вопрос о последней выбракованной вами корове.

– Да? – просипел я.

– Но не по телефону. Будьте добры приехать в отдел.

– В… в отдел?

– Да, и, пожалуйста, немедленно.

Я положил трубку и побрел к машине. Ноги у меня подгибались. На этот раз Чарлз Харкорт явно был выведен из себя. В его лаконичности чувствовалось еле сдерживаемое бешенство, а вызов в отдел… это был очень грозный признак.

Двадцать минут спустя мои шаги уже отдавались эхом в коридоре отдела. Я шел, как приговоренный к смерти, мимо стеклянных панелей, за которыми усердно стучали машинистки, к двери с табличкой «Региональный инспектор».

Судорожно вздохнув, я постучал.

– Войдите! – Голос все еще был тихим и сдержанным.

Харкорт поднял голову от бумаг, указал мне на стул и вперил в меня ледяной взгляд.

– Хэрриот, – сказал он бесстрастно, – на этот раз вы перешли все границы.

Прежде он был майором Пенджабского стрелкового полка и в эту минуту выглядел типичным английским офицером индийской армии: породистый здоровяк с тяжелыми скулами над квадратным подбородком. В его глазах горели опасные огоньки, и мне пришло в голову, что, имея дело с подобным человеком, только круглый дурак позволил бы себе пренебречь его инструкциями… «Вот как, например, ты», – шепнул мне мерзкий внутренний голос.

Пока я ждал, что последует дальше, у меня пересохло во рту.