– Выдублю ему шкуру моей палочкой, – ответил Клод с жуткой категоричностью и, наддав, выскочил из полосы света в темноту. Я потерял его из виду, но слышал, как он колотит палкой по стволам и испускает устрашающие крики.
Мое сердце обливалось кровью от сочувствия к злополучному призраку: мечется бедняга в кромешном мраке, а в ушах у него гремит грозный голос блюстителя порядка. В паническом ужасе я ожидал неизбежного финала. Напряжение становилось почти невыносимым, а Клод продолжал вопить:
– А ну выходи! Никуда тебе не деться! Выходи, покажись, кто ты!
А палка барабанила и барабанила по стволам.
Я тоже шарил среди кустов, но ничего не нашел. Монах все-таки, видимо, скрылся, и, вернувшись наконец к машине, я увидел рядом с ней гигантский силуэт полицейского.
– Странное дело, мистер Хэрриот, – сказал Клод. – Просто ума не приложу, куда он подевался. Я же его прямо перед собой видел, в первую-то минуту. И из леска он убежать никак не мог; в лунном свете на лугу я бы его сразу углядел. Аббатство я тоже обшарил. Его и там нет. Прямо как в воздухе растворился.
«Так чего же вы хотите от привидения?» – чуть было не сказал я, но могучая лапища все еще помахивала палкой, и язык меня не послушался.
– Что ж, поехали в Дарроуби, – буркнул полицейский, притопывая по заиндевевшему дерну. Я вздрогнул под леденящим дыханием поднявшегося восточного ветра и с удовольствием забрался в машину.
В Дарроуби мы с Клодом дружески выпили пару-другую кружку пива в его любимом «Черном быке», и домой я вернулся только в половине одиннадцатого. Тристана в комнате не было, и у меня тревожно защемило сердце.
Вскоре после полуночи меня разбудили шорохи за стеной, где Тристан обитал в узком длинном помещении, именовавшемся «гардеробной» в дни былого величия, когда дом был молод. Я скатился с кровати и открыл внутреннюю дверь.
Тристан в пижаме крепко обнимал две грелки. Он повернул голову, бросил на меня истомленный взгляд, положил одну грелку в изножье постели, забрался под одеяло, придерживая вторую грелку на груди, и устремил глаза в потолок. Я подошел и с беспокойством оглядел его. Его била такая дрожь, что кровать ходила под ним ходуном.
– Как ты, Трис? – спросил я шепотом.
Минуту спустя он прохрипел еле слышно:
– Промерз до костей, Джим, брр!
– Но где ты все-таки был?
И вновь почти беззвучный хрип:
– В трубе.
– В трубе? В какой трубе? Где?
Голова на подушке слабо перекатилась с боку на бок.
– У леска. Ты что, не видел эти трубы возле шоссе?
На меня снизошло озарение.
– Конечно же! В деревне ведь будут делать новый водосток!
– Верно, – прошептал Тристан. – Когда этот верзила ринулся в лес, я сдвоил след и спрятался в трубе. Только Богу известно, сколько времени я в ней просидел!
– Но почему же ты не вылез, когда мы уехали?
Тристана сотряс новый припадок озноба, и он на мгновение смежил веки.
– Мне там ничего не было слышно. Я скорчился в три погибели, капюшон закрывал уши, а кругом выл ветер – в этих трубах у него скорость девяносто миль в час, не меньше. Я не расслышал, когда завелся мотор, а выглянуть боялся: ну да как он притаился рядом со своей дубинищей! – Его пальцы нервно пощипывали одеяло.
– Ничего, Трис, – сказал я. – Ты скоро согреешься, поспишь, а утром будешь молодцом.
Тристан словно не расслышал.
– Жуткая вещь эти трубы, Джим! – Он уставился на меня измученными глазами. – Полны грязищи, и воняет в них кошачьей мочой!
– Знаю, знаю! – Я положил его руку под одеяло, а одеяло натянул ему на плечи. – Утром все будет хорошо!
Я погасил свет и на цыпочках вышел. Притворяя за собой дверь, я еще слышал дробь, которую выбивали его зубы.
Несомненно, он не просто замерз, он был еще в шоке. И неудивительно! Бедняжка беззаботным привидением шел себе через дорогу, и вдруг визг тормозов, слепящий свет и почти настигший его страхолюдный великан! Кто бы тут сохранил душевное равновесие?
Утром за завтраком Тристан являл собой грустное зрелище. Он был бледен как полотно, почти ничего не ел и время от времени содрогался от мучительного кашля.
Зигфрид посмотрел на него с легкой усмешкой:
– А я знаю, что тебя довело до такого состояния! Я знаю, почему ты сидишь тут живым трупом, выкашливая легкие!
Тристан замер, и по его лицу пробежала судорога.
– Знаешь?
– Да. Мне противно повторять: «Я же тебе говорил!» – но ведь я правда не раз тебя предупреждал, разве не так? Всему причина твои омерзительные сигареты!
Курить Тристан не бросил, но Рейнесское привидение больше никому не являлось и по сей день остается неразгаданной тайной.
Удачная операция спаниеля Дины
Мне нравилось оперировать мелких животных, и я мало-помалу набил в этом руку, однако этот случай меня напугал. Двенадцатилетняя сука-спаниель с запущенным гнойным метритом: гной капает на стол, температура сорок, одышка, дрожь, а в прижатом к ее груди стетоскопе слышатся классические шумы сердечной недостаточности. Только больного сердца тут не хватало!
– Много пьет? – спросил я.
Старушка миссис Баркер нервно закручивала веревочные ручки своей сумки.