О всех созданиях – прекрасных и разумных

Томми был мой старый приятель. У него часто бывали легкие колики, завершавшиеся запором, и я подозревал, что где-то у него в кишечнике затаился вяло текущий колит. Однако шесть драхм исти`на в пинте воды неизменно возвращали ему здоровье, и я сразу же начал взбалтывать желтый порошок в бутылке для вливаний. Тем временем фермер с работником развернули лошадь в стойле, продернули веревку под носовой ремень недоуздка, перекинули ее через балку и вздернули голову Томми повыше.

Я вручил бутылку Кармоди и отступил на задний план. Он поглядел вверх и замялся. Мерин был рослый, и задранная вверх его голова оказалась вне досягаемости. Но тут работник молча пододвинул колченогую табуретку, Кармоди взгромоздился на нее и пошатнулся.

Я следил за ним с интересом. Делать вливание лошадям всегда непросто, а Томми исти`на, несмотря на его целебную силу, терпеть не мог. В последний раз я обнаружил, что он наловчился задерживать горькую жидкость в горле, не глотая. Я успел его перехитрить, ударив в челюсть снизу как раз в ту секунду, когда он уже собрался выкашлянуть лекарство, но от неожиданности проглотил его с оскорбленным видом. Процедура эта, несомненно, все больше и больше превращалась в состязание умов.

И Кармоди с самого начала был обречен. Приступил он к делу неплохо: ухватил мерина за язык и всунул бутылку за зубы, но Томми тут же наклонил голову вбок, и лекарство потекло на пол из уголка рта.

– Молодой человек, все мимо льется! – раздраженно крикнул фермер.

Студент охнул и попытался направить струю в глотку, но Томми уже распознал в нем дилетанта и полностью овладел положением. Искусно поворачивая язык и покашливая, он избавился от лекарства, и меня охватила жалость при виде того, как Кармоди балансирует на скрипящей табуретке, а желтая жидкость плещет и плещет на его одежду.

В заключение фермер заглянул в опустевшую бутылку.

– Ну, что-то коняге, может, и досталось, – кисло заметил он.

Кармоди обратил на него невозмутимый взгляд, вытряхнул из рукава несколько капель лекарства и широким шагом покинул конюшню.

На следующей ферме я с удивлением обнаружил в себе садистскую жилку. Хозяин славился свиньями крупной белой породы. Он продавал матку за границу, и у нее надо было взять кровь для проверки на бруцеллез. Извлечь несколько кубиков крови из ушной вены сопротивляющейся свиньи – это задача, ввергающая в дрожь и заматерелых ветеринаров. А поручить ее студенту было явной подлостью, но его холодно самоуверенная просьба в начале вечернего объезда словно усыпила мою совесть. Я протянул ему шприц недрогнувшей рукой.

Работник сунул матке в рот веревочную петлю и крепко затянул пятачок, зацепив за клыки. Это обычный способ, вполне безболезненный, но матка принадлежала к тем свиньям, которые не терпят никаких посягательств на свою особу. Она обладала редкой дородностью и, едва почувствовав во рту веревку, разинула его как могла шире с протяжным обиженным визгом. Силы этот звук был необычайной, а она продолжала тянуть ноту, словно и не думая переводить дух. Перекричать ее нечего было и мечтать; я только смотрел, как Кармоди под этот оглушительный аккомпанемент наложил резиновый жгут на основание уха, протер поверхность спиртом и воткнул иглу в небольшой сосуд, но безрезультатно. Он попробовал еще раз, однако шприц упрямо оставался пустым. Еще две-три попытки – и, чувствуя, что голова у меня вот-вот развалится на куски, я вышел из свинарника в благословенную тишину двора.

Я неторопливо обогнул свинарник и минуту-две постоял, любуясь видом, у дальнего его конца, где визг звучал почти глухо. Но когда я вернулся внутрь, он ввинтился мне в уши, как пневматическое сверло. Совсем взмокший Кармоди – глаза у него заметно вылезли на лоб – при моем появлении оторвал взгляд от уха, которое продолжал бесплодно ковырять иглой. Хорошенького понемножку, подумал я, жестом показал студенту, что хочу попробовать сам, и по счастливой случайности сразу же наполнил шприц темной кровью. По моему знаку работник убрал веревку, и свинья, смолкнув, как по мановению волшебной палочки, принялась благодушно рыться пятачком в соломе.

– Теперь ничего особенно любопытного не ждите, – сказал я, старательно изгоняя из голоса малейший намек на злорадство, когда мы отправились дальше. – Бычок с опухолью на нижней губе. Но стадо интересное – одни голловеи. Причем эта группа зимовала на пастбище, и закалены они все как на подбор.

Кармоди кивнул. Любая моя попытка расшевелить его разбивалась о стену холодного безразличия. Для меня же это черное полудикое стадо всегда таило особое обаяние. Имея с ними дело, никогда нельзя предугадать заранее, что тебя ждет. Иногда их удавалось изловить для осмотра, иногда – нет.

Когда мы подъезжали к ферме, справа от нас по неровному склону холма скатилась черная волна, примерно из тридцати бычков. Работники гнали их через редкие кусты дрока и чахлые купы деревьев туда, где две каменные стенки смыкались под острым углом.

Один работник помахал мне: