О всех созданиях - прекрасных и удивительных

Обстановка была такой тихой и дружеской: Альберт и Гранвилл задушевно беседовали, аккомпанируя разговору еле слышным постукиванием по стойке. Я тщился не отставать от этих двух виртуозов, и мне уже казалось, что оно раздается каждые несколько секунд.

Гранвилл честно сдержал слово. На исходе тридцати минут он бросил взгляд на часы.

— Нам пора, Альберт. Зоя уже ждет нас.

Но когда машина подкатила к дому в точно назначенное время, я с тупым отчаянием осознал, что вновь повторяется прежнее. Внутри у меня забурлило ведьменское варево, посылая душные пары в мой мозг. Чувствовал я себя ужасно и твердо знал, что скоро мне станет еще хуже.

Гранвилл, все такой же свежий и благодушный, выпрыгнул из машины и повел меня в дом.

— Зоя, любовь моя! — прокричал он и обнял появившуюся из кухни жену.

Высвободившись, она подошла ко мне. На ней был цветастый фартучек, который сделал бы ее еще привлекательней, будь это возможно.

— При-вет! — воскликнула она и посмотрела на меня тем же взглядом, какой был свойственен ее мужу — словно встреча с Джеймсом Хэрриотом была невероятным счастьем. — Я так рада, что вы снова нас навестили.

Я ответил идиотской ухмылкой, и она упорхнула на кухню.

Плюхнувшись в кресло, я слушал, как Гранвилл у серванта льет что-то во что-то. Потом он вложил рюмку в мою руку и опустился в другое кресло.

Тут же ему на колени прыгнул до неприличия жирный стаффордширский бультерьер.

— Фебунчик, деточка! — воскликнул он нежно. — Папочка вернулся домой! — Тут он весело погрозил пальцем маленькому йоркшир-терьеру, который примостился у его ног и скалил зубы в восторженнейших ухмылках. — Ку-ку, Виктория ты моя!

К тому времени, когда меня усадили на стол, я был словно во сне: двигался медленно и неуклюже, говорил медленно, комкая слова. Гранвилл наклонился над огромным куском жаркого, энергично поточил нож о вилку и принялся беспощадно кромсать мясо. Он щедрой рукой наложил мне в тарелку фунта два говядины, а затем приступил к йоркширским пудингам. Зоя приготовила не один большой, а десятка два маленьких, круглых, какие предпочитают фермерши — восхитительные золотые куличики с хрустящими бочками. Гранвилл под моим очумелым взором положил на мою тарелку рядом с мясом штук шесть. Затем Зоя протянула мне соусницу, я тупо полил один, потом другой, пока все они не утонули в соусе. Разок я промахнулся и уронил пару-другую капель на скатерть, виновато посмотрел на Зою и хихикнул.

Зоя хихикнула в ответ, и у меня создалось впечатление, что она считает меня безобидным типом, несмотря на мои странности. Просто жутко слабоволен и не способен и часа пробыть трезвым днем или ночью, но в душе человек неплохой.

Обычно мне требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя от встречи с Гранвиллом, но к субботе я совсем оправился и, проходя по рыночной площади, увидел шагающую по булыжнику процессию. В первый момент, глядя на это скопление детей и взрослых, я решил было, что младшие классы отправлялись на прогулку в сопровождении родителей, но потом разглядел, что это просто Диммоки и Паундеры идут за покупками.

Увидев меня, они изменили направление, и я утонул в живой волне.

— Да вы на него только поглядите, мистер! Ест почище лошади! Он скоро жиреть начнет, мистер! — наперебой кричали они.

Нелли вела Тоби на поводке, и, нагнувшись, я глазам своим не поверил, так он изменился за считанные дни. Нет, он был еще очень истощен, но выражение безнадежности исчезло с его мордочки, он с любопытством озирался и готов был затеять возню. Теперь, чтобы совсем поправиться, ему требовалось только время.

Его маленькая хозяйка все поглаживала и поглаживала каштановую спинку.

— Ты своей собакой очень гордишься, верно, Нелли? — сказал я, и кроткие косящие глаза обратились на меня.

Она улыбнулась своей трогательной улыбкой:

— Он же совсем мой!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Можно было подумать, что я любуюсь собственными коровами! Такая гордость охватила меня, когда я вошел в новенький коровник и оглядел ряды рыжих и серебристых спин.

— Фрэнк! — сказал я. — Выглядят они замечательно. Даже не верится, что они те же самые!

Фрэнк Меткаф улыбнулся:

— Я ведь то же подумал. Как скотина меняется, если ее устроить по-настоящему!

Коровы праздновали новоселье. Раньше я видел их только в старом коровнике, типичном тогда для йоркширских холмов: построенном век, если не два назад, с булыжным полом в выбоинах, где скапливались лужи навозной жижи и мочи, с гнилыми деревянными перегородками, с окошечками-амбразурами, словно ему предстояло выдерживать осаду за осадой. Мне вспомнилось, как Фрэнк сидел там на табурете для доения, почти невидимый в сумраке, а с низкого потолка над ним свисали густые фестоны паутины.

Там эти десять коров выглядели тем, чем были: разнопородными буренками, дававшими средние надои, — но теперь они обрели достоинство и стиль.