О всех созданиях – прекрасных и удивительных

Про удовольствие задавать студентам каверзные вопросы я уж не говорю. Мои собственные занятия и экзамены были еще свежи в памяти, а к ним добавлялся обширный практический опыт, накопленный за без малого три года в окрестностях Дарроуби. Осматриваешь животное, словно мимоходом спрашиваешь о том о сем и проникаешься сознанием собственной значимости, наблюдая, как молодой человек поеживается – ну точь-в-точь я сам совсем еще недавно! Пожалуй, уже в те дни у меня начинал складываться прочный стереотип. Незаметно для себя я приобретал привычку задавать определенный ряд излюбленных вопросов, что свойственно многим экзаменаторам, и через годы и годы случайно подслушал, как один юнец спросил другого: «Он тебя уже допрашивал о причинах судорог у телят? Ничего, еще спросит!» Каким старым я вдруг ощутил себя! Зато в другой раз бывший практикант с новехоньким дипломом кинулся ко мне, клянясь поставить мне столько кружек пива, сколько я захочу. «Знаете, о чем меня спросили на последнем устном? О причинах судорог у телят! Экзаменатора я совсем доконал: он просто умолял меня замолчать!»

Студенты были полезны во многих отношениях – бегом притаскивали из багажника нужные инструменты и лекарства, тянули веревки при трудных отелах, умело ассистировали при операциях, покорно выслушивали перечень моих тревог и сомнений. Не будет преувеличением сказать, что недолгое их пребывание у нас буквально переворачивало мою жизнь.

А потому в начале этих пасхальных каникул я стоял на станционной платформе и встречал поезд в предвкушении многих приятных часов. Этого практиканта нам рекомендовал кто-то из министерства – и в самых лестных выражениях: «Замечательная голова. Кончает последний курс в Лондоне. Несколько золотых медалей. Практику проходил больше городскую и решил, что ему необходимо ознакомиться и с настоящей сельской работой. Я обещал, что позвоню вам. Зовут его Ричард Кармоди».

Студентов-ветеринаров я насмотрелся всяких, но кое-что бывало обычно общим для всех, и я мысленно рисовал себе молодого энтузиаста в твидовом пиджаке, мятых брюках и с рюкзаком за плечами. Наверное, спрыгнет на платформу еще на ходу. Однако поезд остановился – и никого. Носильщик уже грузил ящики с яйцами в багажный вагон, когда в дверях напротив меня появилась высокая фигура и неторопливо шагнула на перрон. Он? Не он? Но у него, видимо, никаких сомнений не возникло. Он направился прямо ко мне и, протягивая руку, оглядел меня с головы до ног.

– Мистер Хэрриот?

– …Э… совершенно верно.

– Моя фамилия Кармоди.

– А, да… Отлично! Как поживаете?

Мы обменялись рукопожатием, и я оценил элегантный клетчатый костюм, и шляпу, и сверкающие ботинки на толстой подошве, и чемодан из свиной кожи. Студент особого рода! Очень внушительный молодой человек! Моложе меня года на два, но в развороте широких плеч ощущалась зрелость, волевое красноватое лицо дышало уверенностью в себе.

Я повел его через мост на станционный двор. Когда он увидел мой автомобильчик, бровей он, правда, не поднял, но на заляпанные грязью крылья, треснутое ветровое стекло и лысые покрышки посмотрел весьма холодно. А когда я открыл перед ним дверцу, мне показалось, что он с трудом удержался от того, чтобы не вытереть носовым платком сиденье, прежде чем сесть.

Я показал ему нашу приемную. Я был только партнером, но очень гордился тем, как у нас все устроено, и привык, что и наше скромное оборудование способно произвести впечатление. Но в маленькой операционной Кармоди сказал «хм!», в аптеке – «да-да», а заглянув в шкаф с инструментами – «м-м». На складе он выразился более определенно – протянул руку, потрогал пакет с адреваном, нашим любимым глистогонным, и произнес с легкой улыбкой:

– Все еще им пользуетесь?

Но когда я провел его через стеклянную дверь в длинный огороженный стеной сад, где в буйной траве золотились желтые нарциссы, а глициния вилась по старинному кирпичу особняка XVIII века, он, хотя и не впал в неистовый восторг, все же смотрел по сторонам с явным одобрением. А в булыжном дворе за садом он поглядел на грачей, галдевших в вершинах могучих вязов, на обнаженные склоны холмов, где дотаивал последний зимний снег и пробормотал:

– Прелестно, прелестно!

Я почувствовал большое облегчение, когда вечером проводил его в гостиницу. Мне требовалось время, чтобы переварить впечатление.

Утром я заехал за ним и увидел, что клетчатый костюм он сменил на почти столь же элегантные куртку и спортивные брюки.

– Ну, а для работы у вас есть что-нибудь? – спросил я.

– Вот! – Он кивнул на чистенькие резиновые сапоги на заднем сидении.

– Это хорошо, но я имел в виду комбинезон или халат. Иногда ведь нам приходится и в грязи возиться.

Он снисходительно улыбнулся.

– Думаю, мне беспокоиться не стоит. Я ведь уже бывал на фермах, как вам известно.

Я пожал плечами и больше к этому не возвращался.