О всех созданиях – прекрасных и удивительных

– По-моему, он вообще все время тут. Он же еще почти щенок – ему около года, – но, насколько мне удалось установить, он безвыходно живет в этом сарае с двухмесячного возраста. Кто-то, проходя задами, услышал, как он скулит, не то мы бы его не обнаружили.

У меня сжало горло, меня затошнило – но не от вони. От мысли, что этот терпеливый пес сидел, голодный и забытый, в темноте и нечистотах целый год. Я посмотрел на него и встретил взгляд, в котором не было ничего, кроме тихой доверчивости. Одни собаки, попав в такое положение, принялись бы исступленно лаять, так что их скоро выручили бы, другие стали бы трусливыми и злобными, но этот пес был из тех, кто ничего не требует, кто беззаветно верит людям и принимает от них все, не жалуясь. Ну, разве что он иногда поскуливал, сидя в черной пустоте, которая была всем его миром, и тоскливо не понимал, что все это означает.

– Во всяком случае, инспектор, – сказал я, – хорошо уж, что виновника вы привлечете к ответственности!

– Тут мало что можно сделать, – угрюмо ответил Холлидей. – Невменяемость! Хозяин явно слабоумен и отчета в своих поступках не отдает. Живет со старухой-матерью, которая тоже плохо понимает, что вокруг происходит. Я видел этого субъекта и выяснил, что он бросал ему какие-нибудь объедки, когда считал нужным, и этим все ограничивалось. На него, конечно, наложат штраф и запретят ему в дальнейшем держать животных, но и только.

– Понимаю. – Я протянул руку и погладил пса по голове, а он тотчас откликнулся на ласку, положив лапу мне на запястье. В его попытке сидеть прямо было какое-то трогательное достоинство, спокойные глаза смотрели на меня дружелюбно и без страха. – Ну, вы дадите мне знать, если мои показания потребуются в суде.

– Да, конечно. И спасибо, что приехали. – Холлидей нерешительно помолчал. – А теперь, полагаю, вы сочтете, что беднягу надо поскорее избавить от страданий.

Я задумался, продолжая поглаживать голову и уши.

– Да… пожалуй, другого выхода нет. Кто же его возьмет в таком состоянии? Так будет гуманнее всего. Но все-таки откройте дверь пошире: надо осмотреть его как следует.

В более ярком свете я увидел отличные зубы, стройные ноги, с золотистой бахромкой шерсть. Я приложил стетоскоп к его груди, и, пока в моих ушах раздавался размеренный сильный стук его сердца, он снова положил лапу мне на руку. Я обернулся к Холлидею.

– Вы знаете, инспектор, внутри этого грязного мешка костей прячется прекрасный здоровый лабрадор-ретривер. Если бы можно было найти другой выход!

Тут я заметил, что в дверном проеме рядом с инспектором стоит еще кто-то. Из-за его широкой спины в собаку внимательно вглядывалась пара черных блестящих глаз. Остальные зеваки остались в проулке, но миссис Донован со своим любопытством совладать не сумела. Я продолжал говорить, словно ее тут не было.

– Этого пса, как вы понимаете, совершенно необходимо было бы вымыть хорошим жидким мылом и расчесать свалявшуюся шерсть.

– А? – растерянно спросил Холлидей.

– Да-да! И ему было бы крайне полезно некоторое время получать сильнодействующие укрепляющие порошки!

– О чем вы говорите? – Инспектор явно чувствовал себя в тупике.

– Тут никаких сомнений нет, – ответил я. – Иначе его не вызволить. Но только где их найти? То есть достаточно сильнодействующие средства! – Я вздохнул и выпрямился. – Но что поделаешь! Другого, видимо, ничего не остается. Я сейчас же его и усыплю. Погодите, пока я схожу к машине за всем необходимым.

Когда я вернулся в сарай, миссис Донован уже проникла в него и внимательно осматривала пса, не слушая робких возражений инспектора.

– Вы только посмотрите! – воскликнула она взволнованно, указывая на выцарапанные на ошейнике буквы. – Его зовут Рой! – Она улыбнулась мне. – Почти как Рекс, правда ведь?

– А знаете, миссис Донован, вы совершенно правы. Действительно, похожие клички. Рекс – Рой… Особенно в ваших устах. – Я решительно кивнул.

Она помолчала, видимо, под влиянием какого-то сильного чувства и вдруг быстро спросила:

– Можно, я его возьму? Уж я его вылечу. Я знаю, как! Можно? Ну, пожалуйста!

– Собственно говоря, – сказал я, – решает инспектор. Разрешение надо просить у него.

Холлидей поглядел на нее с недоумением, сказал "извините, сударыня" и отвел меня в сторону. Мы остановились в густом бурьяне.

– Мистер Хэрриот, – сказал он вполголоса, – я не совсем понимаю, что происходит, но я не могу отдать животное в подобном состоянии в первые попавшиеся руки. Мало ли какая это может быть прихоть. Бедняга и так уже настрадался. Я не могу рисковать. Она не производит впечатления…

Я перебил его.

– Поверьте, инспектор, вы можете быть абсолютно спокойны. Она, бесспорно, старая чудачка, но сюда ее послал сам бог, не иначе. Если кто-нибудь в Дарроуби и способен вернуть эту собаку к жизни, то только она.

Холлидей смотрел на меня с прежним сомнением.

– Но я все-таки не понимаю. Причем тут жидкое мыло и укрепляющие порошки?

– А, ерунда! Я вам объясню как-нибудь в другой раз. Конечно, ему нужны хорошее и обильное питание, и еще заботы, и еще любовь. И все это ему обеспечено. Поверьте мне.