О заблуждениях и истине

Кроме того, что надлежало во всяком Члене утушить склонность к любоначалию, или желание быть близким к Начальнику, требуется еще соглашение бесчисленных мнений, которое никогда еще между людьми не встречалось, как о выгоднейшем образе Правеления, так и о всеобщей и частной пользе и о множестве других вещей, которые должны составлять Статьи Договоров.

И так не нужно распространять примечания, чтобы согласиться, что учреждение общежительства на свободном соизволении всех членов ни малого не имеет правдоподобия, И чтобы признаться, что не возможно, чтоб было когда подобное общество.

Но допустим возможность сего, допустим сие единодушное стечение всех голосов, И положим, что образ сего Правления, равно как и Законы, приличествующие ему, утверждены общим согласием: остается еще спросить, Имеет ли человек право вступить в такое обязательство, и согласно ли с рассудком полагаться на те обязательства, которые он сам составил.

Из всего сказанного доселе о человеке читатель должен уже знать его столько, чтобы наперед почувствовать, что таковое право никогда не могло быть ему дано, и что сие его Деяние было бы ничтожно излишне. Во-первых, припомним о той Указательнице пути неизменяемой, которую мы признали предводителем его, не упустим никогда из памяти нашей, что все шаги его, которые без ее руководства он делает, бывают сомнительны, понеже без нее человек не имеет света, и она по самой сущности своей поставлена руководствовать ему и начальствовать при всех его действиях.

И так ежели бы человек без соизволения сей Причины, бдящей над ним, вступил в столь важное обязательство, каково есть подчинение себя другому человеку: то он должен в сомнении находиться, соорбазен ли поступок его собственному его Закону, и следственно служит ли к его благополучию; и сего бы довольно было удержать его, ежели б хотя мало внушил он глас благоразумия.

Потом, размыслив прилежнее о своем поступке, не признался ли бы, что не только он подвергается быть обманут, но еще и все главные уставы Правосудия прямо нарушает, уступая другим человекам те права, которыми законно не может располагать, и о которых знает, что они существенно содержатся в руке, долженствующей все за него делать?

Во-вторых, сие обязательство было бы неосновательно и безрассудно потому, что ежели воистину сия Причина, о коей говорим, должна быть ему всегда и везде путеводительницею, и всю нужную к тому власть и силу имеет в себе, то свосвсем бесполезно употреблять вместо ее иного руководителя. Тем паче долнжы мы тоже сказать, рассуждая о человеке сходственно с Политиками: немощь, говорят они, и нестерпимая трудность естественного состояния принудила его выбрать себе Начальников и Покровителей. В самом деле, ежели бы сей человек имел силы поддерживать себя, не имел бы нужды в посторонних подкреплениях; а ежели не имеет он сих сил; ежели, потеряв оные, хочет ими поступиться другому человеку: то что же ему даст и где же искать того, что составляет вещество Договора?

И так в самой вещи добровольное общежительства учреждение есть столь же неправедное и безрассудное дело, сколько и несбытное; потому что в нем должен человек человеку вручить такое право, которым сам не обладает, то есть право располагать самим собою; и потому, что когда отдает право, которого сам не имеет, то делает договор, ничего незначущий, которому ни Начальник, ни Подчиненные не могут дать никакой силы, поелику не мог он связать ни того, ни другого.

Теперь совокупим все вышесказанное. Ежели насильственное составление общества есть явное свирепство, а добровольное не возможно и купно противно Правосудию и разуму: то где же найти нам истинные Начала правлений? Ибо наконец есть Государства, которые познали их и им следуют.

В сем-то изыскании, как я уже сказал, Политики все свои силы истощают; и ежели то только могли они найти, что мы видели, то справедливо можем утверждать, что они не сделали еще первых шагов к своей Науке.

Ложное заключение политиков

Есть, правда, в них некий тайный глас, побуждающий их согласиться, что какая бы ни была причина составления политического Тела, но Глава его есть непременно блюститель верховной власти и могущества, которое само собою долженствует подчинять ему всех подданных; признают они, говорю, в Государях превосходную силу, которая естественно вселяет почтение и повиновение.

Сие и я за честь себе поставляю вместе с Политиками исповедать пред целым светом; но как не могли они открыть, откуда сие превосходство должно произойти, то не умели сделать себе о том ясного понятия, и для того дальнейшие их заключения ничего им не открыли, кроме лжи и противоречий.