О «закатном романе» Михаила Булгакова

– Это чудо! – восклицала Елена Сергеевна, почти задыхаясь в приступе торжествующего смеха. – Это просто чудо!!! ‹…› Это все штуки Воланда!

Этот прорыв А. Вулиса, как и каверинские выпады, сыграл, как увидим далее, свою роль.

Алексей Симонов рассказывает

Родители Алексея Симонова (они с довоенных лет были в разводе, но сохраняли дружеские отношения) – К. М. Симонов (в это время – председатель Комиссии по литературному наследию М. Булгакова) и Евгения Самойловна Ласкина (тогда – заведующая отделом поэзии ничем не примечательного журнала «Москва» – главным редактором его был также мало примечательный писатель Е. Е. Поповкин) – пересказывали сыну состоявшийся между ними разговор:

– Костя, Поповкин хочет поднять тираж журнала.

Нужна ударная проза. Не можешь ли ты что-нибудь посоветовать?

– Женя, посоветовать я могу. Только вы все равно не напечатаете.

– Напечатаем. Переводная?

– Не напечатаете. Отечественная.

– Напечатаем. Тамошняя??? (обоими подразумевалась эмигрантская. – М. Ч.)

– Не напечатаете, хотя и тутошняя.

– Спорим, напечатаем!

– Спорим, не напечатаете!

Е. Поповкин прочитал роман и, по свидетельству Е. Ласкиной, сохраненному ее сыном, сказал такую фразу: «Мне очень страшно это печатать, но я понимаю, что напечатать роман для меня – единственный способ остаться в истории литературы». А затем попросил у своей сотрудницы совета – как быть? «Ведь напечатать это нельзя». Вердикт был совершенно точный: безо всяких преувеличений можно сказать, что в 1966 году напечатать этот роман в советской печати было нельзя.

Редактор «Москвы» принимает решение

Когда Поповкину дали читать рукопись романа, то рядом, по свидетельству А. Вулиса, положили его книгу с большими цитатами оттуда:

Поповкин прочитал рукопись. Познакомился с толкованием романа в книге. И сказал:

– О романе так подробно пишут, пора печатать.

…И в июле 1966 года А. Вулису сказали, что его просит позвонить Поповкин.

Я позвонил Поповкину и, не веря собственным ушам, услышал:

– Мы хотим печатать «Мастера и Маргариту». Не возьмете ли на себя труд сделать предисловие? С вашей книгой я познакомился.

Считаю, что в романе вы разобрались.

Телефонная будка, в которой я себя обнаружил, положив трубку, показалась мне тогда сказочной каретой – вот-вот умчит она меня к Мастеру и Воланду ‹…›.

«Мастера и Маргариту» вела Диана Тевекелян – она заведовала в «Москве» отделом прозы.

С ней-то, а также с Е. С. Ласкиной ‹…› обсуждались задачи предисловия, его общий дух ‹…›. В разгаре лето, и я ношу варианты своего предисловия – один, другой, третий – к Елене Сергеевне. Она морщится и щурится, наталкиваясь на псевдоакадемические фразы, поеживается, словно кутается в невидимую шаль, когда читает про мениппею ‹…›. И я опять сажусь за переделку. Замечания Ляндреса[10] носят другой характер. Он озабочен недипломатичностью некоторых моих историко-литературных суждений, которые в таком виде могут шокировать давних противников Булгакова.

«Зачем дразнить гусей?!» – вот суть его критики.

И я опять работаю над предисловием.

То есть – историко-литературную работу теснит политиканство, необходимое для издания романа… В конце августа 1966 года А. Вулису звонит Елена Сергеевна: