О западной литературе

Стихотворение это датировано маем 1933 года. Муссолини уже правил в Италии, Гитлер воровато, через разгон парламента и назначение новых, якобы свободных выборов, шел к власти в Германии, в Восточной Европе и на Балканах один за другим возникали президентские, близкие к фашистским, режимы. Запад – и Англию в особенности – охватила в эти дни поразительная слепота; Оден стал (или оставался) одним из немногих зрячих. Антифашистская тема надолго превратилась в его творчестве в определяющую, последовательный антифашизм стал осознанной жизненной позицией. Как все, к чему обращался в поэзии Оден, феномен фашизма оказался исследован им всесторонне: во всех аспектах деструктивного воздействия на личность и общество. Оден поехал в сражающуюся Испанию и написал ей торжественный реквием (поэма «Испания»). Но сначала, еще в ноябре 1934 года, было написано удивительное стихотворение «Невеста перед войной».

Фашизм, по Одену, уничтожает или до неузнаваемости извращает главное: самые святые человеческие чувства – Веру, Любовь, Надежду. Не то чтобы мир, обезображиваемый фашизмом, был изначально праведен и хорош (этот мир в свою очередь беспощадно осмеян и отвергнут в балладах «Мисс Джи» и «Виктор»), но Зло, идущее ему на смену, – зло качественно иного порядка, мрак куда кромешней… Вернувшись из Испании и не находя себе места в по-прежнему охваченной слепотой Европе, поэт предпринимает длительное путешествие на Дальний Восток, но и там думает все о том же. Тщетно было бы искать в его «Сонетах из Китая» (другое название и несколько другой вариант цикла – «В военное лихолетье», а дата создания – лето 1938 года) экзотические реалии: маскарад минимален, речь идет о неизбежности грядущей схватки со Злом. Понятие выбора пути, развилки, водораздела важно и здесь: деспот, по Одену, всегда – несостоявшийся святой, а святой – несостоявшийся деспот. И уж воистину пророчески звучит написанная в январе 1939 года «Эпитафия тирану».

Разумеется, противостояние поэта фашизму не было одномерным. Не чуждаясь резкой, порой даже грубой сатиры, роднящей его с Брехтом (которого Оден считал великим поэтом – мнение, которое оспаривает в посвященном Одену эссе «В угоду тени» Иосиф Бродский), Оден тяготел к иной (хотя также германской) традиции «трагического гуманизма», восходящей к великому Гете, а во второй трети нашего века связанной в первую очередь с именами Томаса Манна и Германа Гессе. Трагическое мироощущение соседствует в этой традиции с твердой опорой на гуманистическое наследие. Мир, в котором жило столько великих и прекрасных людей, мир, в котором создано столько прекрасного, по определению не может быть безнадежно плох.

Правда, в XX веке и эта концепция оказалась поставлена под сомнение. И не только ходом истории, но и наукой: фрейдизмом и социал-дарвинизмом со всеми отпочковавшимися от них теориями и дисциплинами. Отдав серьезную дань фрейдизму и посвятив памяти Фрейда возвышенное стихотворение, Оден сумел разглядеть в учении венского психиатра просветляющее и исцеляющее начало и вместе с тем удержался от шага в зияющую здесь бездну. Поэтому фрейдизм – в своей, так сказать, позитивной версии – предстает в его творчестве чем-то родственным, если не равнозначным искусству, а стихи на смерть Фрейда соседствуют с высоким гимном поэзии, каким предстал и навсегда остался триптих «Памяти Уильяма Батлера Йейтса», не только в силу близости двух скорбных дат. Целый ряд предвоенных (и первых военных) стихотворений Одена посвящен искусству и его творцам в их когда невольном, когда осознанном противостоянии Мировому Злу, воспринимаемому (скорей по Фрейду) не как органический изъян, но как болезнь:

Зло некрасиво и непременно человекообразно:
Спит с нами в постели и ест за нашим столом,
А к Добру каждый раз что есть силы тянут за руку…