О женщинах

Даже тот феминистский текст, о котором Рич так благосклонно отзывается в начале письма, теперь обладает иной ценностью — меньшей, — поскольку я якобы не смогла удержать феминистскую повестку в центре моих текстов и киноработ. Даже его название теперь «вызывает странные ощущения», что подразумевает мою неосведомленность о последней сенсации в феминистской полемике, Манифесте четвертого мира. (Тут нет загадки. Редакция Partisan Review, приняв мой текст — отклоненный журналом Ms., куда я его отправляла изначально и где его сочли слишком длинным и запутанным, — решили без моего ведома изменить мое скучное название — Ответ на опросник — на придуманное ими нелепое.) По причине, что мои более поздние работы не отвечают всем требованиям дела феминизма, эссе в Partisan Review «начинает казаться в большей степени упражнением в интеллектуальности, чем метким анализом прочувствованной действительности — ее собственной».

Если же Рич решит травить (едва ли с тем же рвением, как некоторые ее сестры) такого крупного зверя, как интеллект, тогда моим долгом будет заявить, что каждый любитель «упражнений в интеллектуальности» может рассчитывать на мою горячую поддержку. Истина требует постижения любым возможным способом. И хотя едва ли кто-то может прочесть мои тексты и не заметить их личный, даже автобиографический, характер, я предпочла бы, чтобы в них видели аргументированное рассуждение, а не «выражение» чего-то, в том числе моих искренних чувств.

Адриенна Рич, кем я всегда восхищалась как поэтом и феноменологом ярости, робка по сравнению с некоторыми называющими себя радикальными феминистками, готовыми выбросить рациональность (вместе с самой идеей власти) на свалку «патриархальной истории». Тем не менее ее письмо служит иллюстрацией навязчивой слабости феминистской риторики: антиинтеллектуализма. «Казалось бы, Сонтаг причисляет себя к феминисткам», — наблюдает Рич. Всё так. Но я не причисляю себя к тому крылу феминизма, который распространяет гнусную и опасную антитезу между разумом («упражнения в интеллектуальности») и эмоциями («прочувствованная реальность»). Именно такое пренебрежение общепринятыми достоинствами интеллекта (тем, что он принимает неизбежную плюральность моральных притязаний, и тем, что он дает право на существование не только рвению, но осторожности и отстраненности) — еще один корень фашизма, который я пытаюсь вскрыть в своем рассуждении о Рифеншталь.

Интервью журналу Salмаgundi (1975)

Интервьюер:

В эссе О стиле в 1965 году вы писали: «Называть Триумф воли и Олимпию Лени Рифеншталь шедеврами не значит игнорировать пропаганду нацизма в пользу эстетических достоинств <…> [но] эти два фильма Рифеншталь (уникальные среди работ нацистских режиссеров) выходят за пределы категории документалистики или даже репортажа. К своему удивлению — и, признаться, дискомфорту — мы видим в них „Гитлера“, а не Гитлера, „Олимпиаду 1936 года“, а не Олимпиаду 1936 года. Гений Рифеншталь как режиссера отводит „содержанию“ — может даже против ее воли — исключительно формальную роль». Затем вы продолжаете: «Произведение искусства, коль скоро оно таковым является, не может — не взирая на намерения автора — служить проповедью чего-либо». Тем не менее в эссе о Рифеншталь, опубликованном несколько месяцев назад, вы называете Триумф воли «фильмом, сама концепция которого отрицает возможность режиссерского эстетического видения, независимого от пропаганды». Эти два утверждения как минимум контрастируют друг с другом. Есть ли логическая преемственность между этими двумя эссе?

Сонтаг: