О Жизни Преизбыточествующей

А с другой стороны как тихо, как безмятежно и умиренно изливается эта внутренняя песнь у Екатерины Генуэзской! Она говорит про высочайшее состояние души — «чувство столь полного мира и покоя, что душе кажется, что и сердце и телесное ее существо, и что все внутри и во вне погружено в океан совершеннейшего мира, откуда она никогда не выйдет, что бы с ней ни случилось в жизни… И она ничего другого ощущать не может, кроме сладчайшего мира… И тогда весь день она от радости твердит, слагая их на свой лад, песенки, подобные следующей:

Vuoi tu che te mostr'io
Presto che cosa e Dio?
Pace non trova chi da lui si partio

(«Хочешь ли ты, чтобы я тебе показала, что такое Бог? — Мира не находит тот, кто от него отдалился»)  [373].

И Раймунд Люллий знает, что внутренняя песнь стремится вылиться наружу: любовь заставляет петь: «Влюбленный, услышав пение птицы, спросил ее: скажи мне, птичка, отчего ты поешь? отдалась ли ты под покров моего Возлюбленного, чтобы он защитил тебя от любовного оскудения и преумножил в тебе любовь?» — так пишет он в своем «Диалоге между Влюбленным и Возлюбленным». «Отвечала птица: Кто побуждает меня петь, как не Владыка Любви, Который за позор для себя считает любви оскудение?»  [374]. Недаром, поэтому, и сам Влюбленный, побуждаемый тем же Владыкою Любви — Dominus Amoris, — не может молчать: и он должен петь или, вернее восклицать или шептать прерывистым голосом от избытка охватывающего чувства. «Проходил Влюбленный по некоему городу и пел о Возлюбленном своем, как будто объятый безумием» … [375]. — «Влюбленный пел: о, какое великое страдание — любить! О, какое великое блаженство любить моего Возлюбленного, который любит любителей Своих бесконечной любовью; и вечной, и совершенной всяким совершенством!»  [376].

«О, восторг, ликование сердца, что побуждает петь про любовь!» восклицает Якопоне да Тоди.

«Когда восторг разгорается: он понуждает человека петь, и язык бормочет, и не знает, что говорит: не может он скрыть то, что внутри: так велика эта сладость…

Кто этого не испытал, считает тебя обезумевшим, видя отличие твое от других, как человека, лишившегося силы: сердце, раненное внутри, не ощущается снаружи»  [377]. И еще:

«Я не в силах послушаться — замолчать любовь: любовь хочу я провозглашать, покуда не испущу дыханье…

Восклицает язык и сердце: Любовь! Любовь! Любовь!

Кто молчит о твоей сладости, у того сердце не выдержит — разорвется в [378].

Так провозглашает последователь Франциска, мистик и поэт Якопоне да Тоди, — что любовь молчать не может.

Из этих криков восторга, избытка, изумления, из этих слез любви, из этого прерывистого, робкого шопота потрясенной души зарождается иногда, как слабый отзвук, песня, потрясающая и наши души — мистическая лирика. Таковы песни Якопоне, гимны «божественной любви» Симеона Нового Богослова, излияния Кабира и Маникки Вашагар [379], гимн Seuse Кресту и его песенные обращения к Вечной Премудрости, горящие диалоги с Богом Мехтильды Магдебургской, торжествующий гимн Франциска о «брате солнце» и о всей природе, которая возбуждает его к прославлению Бога, и этот возглас из глубоко потрясенной души Терезы:

«О, Красота, которая превосходишь всякую иную красоту! Ты поражаешь без раны и без боли. Ты устраняешь всякую тварную любовь» [380].

В этой внутренней мелодии души («lа musica callada») зародилась и полная подъема песня Juan’a de la Cruz: «О, ночь, что вела меня! о, ночь, что сладостнее рассвета: о, ночь, что объединила возлюбленного с возлюбленной — с возлюбленной, превращенной в возлюбленного своего!»  [381].

«Вся душа моя, все силы мои отданы на служение Ему. Я уже больше не стерегу стада, и нет у меня другого занятия, ибо вся работа моя только — в любви»  [382].

Впрочем, на этих вершинах песня должна опять замереть, это — область неизреченного — alFalta fantasia qui manco possa, говоря словами Данте; душа смолкает благоговейно, и в ней царит безраздельно, в безмолвном величии, единая, невыразимая, бесконечная и всепокоряющая Любовь [383].

Мистическая поэзия

Juan de la Cruz 1