О Жизни Преизбыточествующей

Итак, заключаем: Евхаристия есть поистине центральный нерв жизни Церкви. Здесь переживается присутствие Господа, прославленного, окруженного сонмами ангелов; здесь воспоминается и мистически воспроизводится Его смерть, согласно слову: «Сие творите в Мое воспоминание» … «Смерть Господню возвещаете»; здесь просветляется окружающая действительность, верные переносятся в иную — высшую плоскость бытия и предстоят со страхом и трепетом; здесь обожается человек, становится общником божественного естества, общником прославленных плоти и крови (σύσσωμοι και σνναΛμοι) Сына Божия; здесь вес мир как единая семья, призывается к восхвалению Господа, и за весь мир, за всю тварь приносятся молитвы перед Престолом славы. И, наконец, здесь в Таинстве Евхаристии, с особой силой мистически проявляется и осуществляется то всеохватывающее единство Тела Церкви, объединяющее в союзе любви дальних и ближних, Горнее и Дольнее — чрез Богочеловека (согласно словам Павла: «Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду». «Ибо благоугодно было Отцу… посредством Его примирить с Собою все, умиритворив чрез Него, кровию креста Его, и земное и небесное»)  [243].

Господь распятый и страждущий, Он же есть, повторяем, Воскресший. Недаром, весть о воскресении проносится чрез всю литургию, особенно в воскресной службе. Отсюда то торжественно радостное настроение, которое при всем трепете царит в литургии. Господь приходящий к верным Своим, есть прославленный, воскресший Господь. Он преподает им Свое воскресшее прославленное Тело, и оно является для них залогом и их грядущего воскресения. Характерно для Евхаристии, как и вообще для религиозной жизни, жизни Духа раннего христианства, это соединение с одной стороны сознания близости, присутствия воскресшего Богочеловека, при том глубоко реального присутствия, с устремленностью вперед — к полноте грядущей Славы, к полноте приобщения к Вечной Жизни. Эта эсхатологическая струя неотъемлема от Таинства Евхаристии. Уже Иисус говорит ученикам за прощальной Вечерей Своей о «новом вине», которое Он будет пить с ними в Царстве Отца Своего [244]. И Павел напоминает верным: «Всякий раз, что вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он не приидет»  [245]. «Да придет благодать и да прейдет мир сей», возглашает уже древнейшая дошедшая до нас Евхаристическая молитва ранней общины [246]. Надеждами приобщения к Вечной Жизни, чаяниями «нетления», «бессмертия», будущего Царствия и полноты радования пред лицем Божиим дышут, как мы отчасти уже видели, и молитвы Православной Церкви перед Причащением и писания отцов об Евхаристии. В литургиях в «возносительной молитве» звучит ожидание грядущего пришествия Господа во славе. «Ты, Который еси и Который был, Который пришел и опять имеешь придти, Сидящий одесную Отца», — так молится, напр., древняя александрийская литургия Св. Григория при преломлении евхаристического хлеба [247].

Но уже теперь в Таинстве Плоти и Крови дано объединение Земного е Небесным, просветление земного естества, присутствие воскресшего и прославленного Сына Божия — Царя Славы. И мы имеем здесь не две различные струи, различные плоскости религиозной психики или две противоречащие друг другу точки зрения; Церковь воспринимает здесь одну единую религиозно–мистическую реальность, где снимаются грани времени, где открываются перед нами глубины Вечности, где будущее и настоящее претворяются уже в единую Вечную Жизнь, к которой мы, земные и грешные, прикасаемся в Таинстве Евхаристии. «Ибо, вот, входит Царь Славы, вот, жертва тайная совершена и дориносится. С верою и любовию приступим, да причастниками жизни Вечной будем. Аллилуия».

Эта просветленная жизнь — мы видели — наивысшее свое и адэкватное выражение находит в основной и центральной идее Православной Церкви, в идее свободной соборности, соборности любви. Это не сосредоточение внимания лишь на индивидууме, одиноко стоящем пред лицом Бога, субъективное суживание религии — черта протестантизма; здесь космичность, универсализм, великий организм Церкви, в принципе охватывающей уже весь мир. Тоже и в католичестве, но там с уклоном к юридическому формализму в восприятии идеи Церкви, при чем усиленно говорится о церковном «авторитете». Между тем, идея такого юридически формально обязующего авторитета чужда Православию [248]. Не об авторитете приходится тут говорить, а о великом всеобъемлющем потоке благодатной жизни, жизни Духа, жизни Церкви, где каждый верующий является струйкой в потоке, поскольку он принадлежит к Церкви, и он ощущает эту жизнь ее как ту внутреннюю благодатную стихию, которой он живет, и которая носит его и приподнимает его над самим собой и питает его духовно.

Продолжим дальше наше краткое сопоставление.