О жизни

Ужасно, и не можетъ быть не ужасно для человѣка, понимающаго свою жизнь какъ плотское существованіе. Вся жизнь такого человѣка проходила только въ томъ, чтобы увеличить свои наслажденія. Наслажденія же ничто иное, какъ противоположная сторона страданій.²⁰² Завернувшійся листокъ въ постели Сибарита было его страданіе, постель, какой ему хотѣлось,было его наслажденіе. Голодъ страданіе, обжорство наслажденiе. Середины нѣтъ для человѣка, полагающаго съою жизнь въ плотскомъ существованіи. Всѣ его состоянія – наслажденія или страданія. И для такого человѣка и нищета, и тюрьма, и вагонъ, и паръ, и пытка – страданія. Но какже это можетъ быть страданіемъ для человѣка, понимающаго свою жизнь въ подчиненіи личности разуму? Ни въ одномъ изъ этихъ примѣровъ страданія не случилось ничего такого, что препятствовало бы теченію жизни, какъ ее понимаетъ человѣкъ. Ни въ одномь изъ этихъ случаевъ нѣтъ ничего даже такого, чтобы нарушало теченіе свободной разумной жизни, какъ ее понимаетъ такой человѣкъ. То, что онъ прежде богатый, лишенъ возможности ѣсть много и грѣться, когда хочется тѣлу, и состарѣлся, и заболѣлъ, все это для него только условія, облегчающія для него дѣло его жизни – подчиненіе личности закону разума. Тоже и съ заключеннымъ. Страданія его вытекаютъ изъ представленія о томъ, что ему надобно бы и можно бы быть свободными Но развѣ не тоже самое будетъ съ его тѣломъ при параличѣ, старости? 6000 пудовъ лежитъ на животѣ. Какъ это ужасно! Но что же тутъ болѣе ужаснаго, чѣмъ то, чему мы, какъ говорятъ, подлежимъ и подвергаемся каждую секунду – залетитъ одна изъ биліоновъ летающихъ бактерій, и я безъ 6000 пудовъ буду точно также лежать и также умру. Тоже съ кранами пара, прожигающими мнѣ животъ. Довольно защелкнуться кишкѣ, и будетъ хуже и больнѣе пара. Ужасно, какъ говоритъ Эпиктетъ, погибнуть въ этомъ бушующемъ бездонномъ океанѣ. Новѣдь довольно ведра воды, чтобы захлебнуться, вся вода океана, за исключеніемъ ведра, лишняя. – Страданіе тутъ кажется только ужаснымъ. Тутъ ясно, что ужасъ не въ дѣлѣ, а въ воображеніи. A воображеніе можетъ сдѣлать и то, что укусъ блохи для однаго будетъ мучительнѣе крановъ для другаго. Но нѣтъ, больно, просто больно, ужасно больно, не можетъ быть не мучительно, ужасно больно, когда отдираютъ ногти или съ живого сдираютъ кожу. Разумѣется больно, никто и не споритъ противъ этаго; но если бы тотъ, кто сдѣлалъ боль, отвѣчалъ бы намъ, онъ отвѣтилъ бы, навѣрно, такъ, какъ къ великой досадѣ моей всегда отвѣчалъ мнѣ мой забіяка товарищъ дѣтства. Бывало, ударить меня. Я разсержусь и скажу: «да вѣдь это больно». «Я затѣмъ и ударилъ, чтобъ было больно», отвѣчаетъ онъ мнѣ. Также бы и намъ отвѣтили: боль затѣмъ и сдѣлана, чтобъ было больно. А больно затѣмъ, что это намъ нетолько нужно, но что намъ нельзя бы жить безъ того, чтобы намъ не бывало больно. Но тотъ, кто сдѣлалъ это больно, сдѣлалъ такъ мало больно, какъ только было можно, а благо отъ этаго больно сдѣлалъ такъ велико, какъ только было можно. Вѣдь кто знаетъ, что самое первое ощущеніе нашей боли есть первое и главное средство сохраненія нашего тѣла, что если бы этаго не было, то мы всѣ дѣтьми давно бы на свѣчкѣ и въ печкахъ сожгли для забавы все свое тѣло. Боль сохраняетъ существование человѣка, пока растетъ эта личность, и тоже самое боль разрушаетъ эту личность, когда личность по закону жизни должна быть уничтожаема. Боль тѣлесная оберегаетъ личность, пока въ ней зрѣетъ разумное сознаніе и сопутствуетъ уничтоженію личности, помогаетъ разумному сознанію въ подчиненіи себѣ личности. Пока боль служить обереганіемъ личности, какъ это происходитъ въ ребенкѣ, боль эта не можетъ быть тою ужасающею мукой, какой мы знаемъ боль въ тѣ времена, когда мы страдаемъ отъ ней, находясь въ полной силѣ разумнаго сознанія. Пусть каждый постарается вспомнить свои дѣтскія болѣзни, страданiя, и онъ видитъ, что объ нихъ нѣтъ и воспоминанія. Впечатлѣніе же наше о страданіяхъ дѣтей есть больше наше, чѣмъ ихъ страданіе и относится къ другому ряду страданій, происходящихъ отъ вида страданій другихъ. Внѣшнее выраженіе страданій неразумныхъ существъ неизмѣримо больше самаго страданія и потому, въ неизмѣримо большей степени вызываетъ наше состраданіе, какъ это можно замѣтить при болѣзняхъ мозга, горячкахъ, тифахъ и всякихъ агоніяхъ.

Въ тѣ времена, когда не проснулось разумное сознаніе, боль служить огражденіемъ личности, она не мучительна, въ тѣ времена, когда въ человѣкѣ есть возможность разумнаго сознанія, она, боль есть помогающее средство отреченія отъ личности, и по мѣрѣ пробужденія этаго сознанія становится все менѣе и менѣе мучительной.