«О» - значит омут

Это вряд ли. Когда дело дойдет до суда, он, несомненно заявит, что Уокер был главарем и сознался только для того, чтобы спасти свою задницу. Дело будет тянуться годами. Суд займет недели, и будет стоить налогоплательщикам целое состояние. И кто знает, может быть, в конце концов, сбитые с толку и обведенные вокруг пальца присяжные вынесут решение в пользу защиты. Такое случается сплошь и рядом.

Что касается Уокера, отпечаток пальца на письме с требованием выкупа оказался его.

Хершел Родес работает над делом, в котором он признает вину в похищении ради выкупа и непреднамеренном убийстве, с другими обвинениями в придачу. В обмен на добровольное признание, смертная казнь, скорее всего, ему не грозит. Однако, учитывая то, что он виновен еще и в убийстве посредством автомобиля, вождении в пьяном виде и бегстве с места преступления, сроки его заключения будут суровыми — от двадцати пяти лет до пожизненного, но с возможностью условно-досрочного освобождения… быть может.

Уокер сказал, что он никогда не знал, где Джон похоронил Мэри Клэр, а Джон, разумеется, отказался признаться в чем-либо. Через три недели после инцидента в парке судья выдал ордер на обыск. Сержант Петтигрю привез свою собаку, Белл, к дому Джона. Она бегала, принюхиваясь, вокруг дома, пока не остановилась у водогрея у задней части гаража.

Водогрей был установлен на бетонной подставке и окружен вылинявшей оградой с дверцей на петлях. На наклейке на боку водогрея были написаны имя сантехника и дата, когда агрегат был установлен. 23 июля 1967. Когда вскрыли бетон, под ним, на глубине полутора метров, нашли тело Мэри Клэр, свернувшейся в своем последнем сне.

Вместе с ней Джон похоронил пятнадцать тысяч маркированных долларов, так и лежавших в спортивной сумке. За годы почвенная влага превратила их в кашу.

Половина жителей Санта-Терезы пришли на похороны Мэри Клэр, включая Генри и меня.

Что касается семейного сбора Кинси на Мемориальный день, я там тоже побывала, в сопровождении Генри, для моральной поддержки.

Бабушка сидела в инвалидном кресле, во главе принимающей стороны. Даже на расстоянии я заметила, какой хрупкой она была. Она была старой, не такой, как Генри и его братья, а немощной и маленькой, легкой и костлявой, как старая кошка.

Я ждала своей очереди, и когда подошла к ней, ее слезящиеся голубые глаза расширились от удивления, а рот сформировал идеальное О, а потом разошелся в улыбке. Она сделала нетерпеливый жест, и мои кузины, Таша и Лиза, помогли ей встать. Она стояла, покачиваясь, и смотрела на меня, со слезами на глазах. Она нерешительно протянула руку и погладила меня по щеке.

— О, Рита, дорогой ангел, спасибо, что пришла. Я ждала все эти годы, молилась, чтобы ты вернулась. Я так боялась, что умру и не увижу тебя.

Она коснулась моих волос.

— Такая же красивая, как всегда, но что ты сделала со своими чудесными волосами?

Я улыбнулась.

— Они мне мешали, и я подстриглась.

Она погладила меня по руке.

— Я рада, что ты это сделала. Ты хотела подстричься на свой первый бал, и как же мы тогда поссорились. Ты помнишь это?

Я покачала головой.

— Ни капельки.

— Теперь не имеет значения. Ты идеальна такая, как ты есть.

Она оперлась на меня, оглядываясь по сторонам.

— Я не вижу твою малышку. Что с ней случилось?

— Кинси? Она теперь уже взрослая.

— Могу себе представить. Какой чудесной крошкой она была. Я сохранила для нее несколько твоих безделушек. Ты думаешь, она когда-нибудь приедет ко мне? Я была бы так счастлива.

Я положила свою руку на ее.

— Я не удивлюсь, если она это сделает.