Оазис грез

Что же касается самого выстрела, то Лопес не сомневался, что сумеет произвести его. Конечно, фуникулер будет находиться в движении, но ветра в это время практически не бывает. Вагончик не будет трясти, пока его колеса не коснутся площадки следующей эстакады, то есть не окажутся на шестьдесят футов ниже того места, с которого собирался выстрелить Лопес.

Скользя мимо яхт-клуба, Лопес последний раз взглянул на зеркальное стекло и стол, за которым будет сидеть его цель. Шестьдесят ярдов оптимальное расстояние для его ружья. Но Лопес отдавал себе также отчет в том, что его самым эффективным оружием станет внезапность. По берегам гавани стояло много высоких зданий. Вполне естественно, что полиция предположит, что роковой выстрел был произведен с суши. От зеркального стекла ничего не останется. Только стекло могло бы подсказать, откуда в действительности прилетела пуля. Даже если они окажутся ловкими и удачливыми, размышлял Лопес, и каким-то образом додумаются до фуникулера, то и тогда даже самое тщательное обследование не принесет успеха, оружие не будет найдено. Бухточка для яхт, ее грязная мутная вода, проглотит ружье, будто оно никогда и не существовало.

Вся атмосфера дышала карнавалом. Спускаясь зигзагами с горы, Катя заметила, как изменяются улицы. Красные, зеленые и белые полотна – цвета ливанского флага – протянулись между верхушками фонарей. Наклейки с изображением национального символа страны, кедра, появились в витринах магазинов. На перекрестках столпились мелкие торговцы, их тележки забиты миниатюрными флажками, майками с надписями и всякой всячиной. Политики тоже пользовались моментом, чтобы рекламировать себя. Стены здания залепили огромными плакатами с портретами кандидатов. Катя заметила, что среди них особенно выделялся Луис Джабар.

Майкл подкатил свою маленькую спортивную машину «эм джи» через Гранд-Корниш к центру города. Разглядывая сверкающую иллюминацию карнавала, Катя задавалась вопросом, куда они направляются. Майкл позвонил ей во время обеда и спросил, свободна ли она в послеобеденное время. Будет кое-что такое, заметил он, что ему хотелось бы ей показать. Сюрприз.

Майкл въехал на огромную площадь, на которой выделялись три скульптурные фигуры с вызывающе воздетыми к небу руками.

– Как называется это место?

– Площадь Мучеников, в память всех тех, кто пал в битвах за эту страну.

Это место напомнило Кате площадь Вашингтона в Нью-Йорке, являвшуюся местом встречи разношерстной публики, населявшей Гринвич-Виллидж. Помимо этого места, везде движение было ужасным.

Майкл вел Катю по улице, его приветствовали студенты, на майках которых были нарисованы эмблемы Христианско-арабского колледжа. Он представил Катю, но она быстро потеряла нить разговора, когда с английского перешли на французский, а потом на арабский. Катя обратила внимание на то, что на многих студентах были надеты тяжелые золотые распятия. Она спросила об этом одного из студентов.

– Это – символ нашей приверженности, – объяснил тот. – Приверженности себе и нашим арабским братьям. Благодаря своим пожертвованиям, Майкл Саиди позволил нам уже сейчас, пока мы еще учимся, делать свой собственный вклад.

– Я не поняла. Что именно он сделал возможным?

– Многое! Бейрут – это не только богатые люди. Есть тут и бедные, которые нуждаются в пище, одежде, медицинском обслуживании. Благодаря Майклу мы можем оказывать им различную помощь.

В другом месте площади Майкл остановился возле турецкого кафетерия, где двое престарелых мужчин сидели за чашечками размером с наперсток и курили кальян. По их фескам, обернутым широкими белыми полосками, Катя распознала мусульман-друзов.

Оба мужчины приветствовали Майкла как своего давно пропавшего сына. Они подвинулись, освобождая место для него и Кати, и настояли, чтобы прибывшие выпили с ними кофе. Катя согласилась выпить кофе, но любезно покачала головой, когда ей предложили деревянный мундштук от трубки с кальяном. Завязался оживленный разговор на арабском языке. Один из мужчин похлопал Майкла по плечу и на некоторое время отлучился. Возвратясь, он привел с собой дюжину детей, хорошо одетых и только что умытых, которые толпились вокруг него. Сначала дети стеснялись, но Майкл угостил их конфетами, и они тут же облепили его.

Старик дотронулся до руки Кати.

– Дети Майкла, – объяснил он на ломаном английском. – Хорошая жизнь для них теперь.

Когда они освободились от этого сердечного приема, Майкл сказал Кате:

– Как любой другой большой город, Бейрут подобно магниту притягивает другие, более бедные части страны. Зачастую не просто муж или отец приезжает сюда, снимается с места вся семья. Все для них становится более трудным, особенно поиски места для жилья. Семьи распадаются, дети оказываются на улицах.

– Чем же занимаются мужчины, которых мы встретили?

– Думаю, что их можно назвать старейшинами. Когда могут, они помогают таким распавшимся семьям.

– А кто же оплачивает их одежду и питание, заботится о том, чтобы им было где спать? – спросила Катя, пристально глядя на Майкла.