Об Ахматовой

Николаша! Вы, конечно, абсолютный дурак, злой, отвратительный старик, чудище, собака, ведьмун, лающий пес, эрзерумочка1, лучший из цепных собак, друзей, толстых ангелов, «черных», «общих»2 и разных других… Неужели вы думаете, что я забыла сосиску? Если так, то плюньте мне в лицо. Сосиска для меня символ слишком многого. В день, когда я получила обратно посылку «за смертью адресата», я зашла сначала к своему брату Жене и тыкалась как слепая по светлому коридору, не находя двери. Узнав о посылке, они мне сказали, что у Лены сейчас будут люди по делу (режиссеры!), и я ушла (попросту выгнали). Во всей Москве, а может, во всем мире было только одно место, куда меня пустили. Это была ваша деревянная комната, ваше логово, ваш мрачный уют. Я лежала полумертвая на вашем пружинистом ложе, а вы стояли рядом – толстый, черный, добрый – и говорили: – Надя, ешьте, это сосиска… Неужели вы хотите, чтобы я забыла эту сосиску? Эта сосиска, а не что иное, дала мне возможность жить и делать свое дело. Эта сосиска была для меня высшей человеческой ценностью, последней человеческой честью в этом мире. Не это ли наше прошлое? Наше общее прошлое? Чего вы еще хотите? Не ступила ли какая-нибудь Эмма на эту сосиску? Пожалуйста, сберегите ее, Николаша, не плюйте на нее. Человек символическое животное, и сосиска для меня символ того, ради чего мы жили.

А теперь попробуйте разобраться в прочих отношениях. Неужели вы не понимаете, что происходит на самом деле – не на поверхности? Мы оба – два черных ревнивца. Мы жестоко ревнуем друг друга к Осе. То есть как-то не так, но нас трясет от неистовой ревности: кому из нас принадлежит Ося. Благородные слова о том, что Ося уже не моя и не ваша собственность, – брехня. Он, может, принадлежит какой-то стороной и другим, но по-своему и нам, и мы до смерти будем его оспаривать друг у друга. Кроме того, вы ревнуете меня ко всем, с кем я вожусь, а я вас ревную ко всем поэтам, с которыми вы изволите изменять Оське. Вашего Маяковского и Хлебникова я бы разорвала в клочки. Как вы смеете путаться с ними, изменяя Осе? Это не только Анна Андреевна лезла на стены, но и я. Вот за это и ревнуйте меня ко всем людям, с которыми я изменяю вам. И Анна Андреевна ревновала и бесилась. И вы беситесь. Если скажете, что это неправда, то соврете. Так и есть. Так и будет. И до конца жизни будем мучить друг друга.

А вот сосиску никто у нас не отнимет. Она наша. Поняли, Николай Иванович, мой дурак Николашка, что нам предстоит жить до самого конца вместе, мучить друг друга, любить и ненавидеть?

Ваша Надежда Яковлевна, бедная Надя, которая никому не отдаст своего черного и общего.

Надя

Конверт: «Москва Г-34, Кропоткинская, 17, кв. 70. Харджиеву Н.И.».

Почтовые штемпели: «Москва 28.5.67», «Москва29.5.67» (два).

Процитировано: Л. Чуковская, 2001. С. 53. Полностью печатается впервые.

1 См. примеч. 1 на с. 302. 2 Так А.А. и Н.Я. в шутку называли Н.Х. (см. письмо 9 нас. 294).

36

Н.Я. Мандельштам – Н.И. Харджиеву

[11 октября 1967 г., Москва]