Об Екатерине Медичи

– Вряд ли среди всех будущих королей Франции окажется еще один, которому придется по вкусу подобное ремесло. Но когда я стану полновластным королем, я не буду выковывать шпаги, я вложу их все в ножны.

– Ваше величество, – сказал граф Солерн, – усталость после игры в мяч, работа в этой кузнице, охота и, да позволено мне будет сказать, любовная страсть – все это кабриолеты, которые подсовывает вам дьявол, чтобы вы поскорее добрались до Сен-Дени[136].

– Солерн! – с горечью воскликнул король. – Если бы ты знал, как у меня горит сейчас сердце и все тело! Этого огня не потушить ничем. А ты уверен в гвардейцах, которые караулят обоих Руджери?

– Как в самом себе.

– Ну, хорошо, в течение дня я все решу. Подумай о том, как исполнить наше намерение; все мои последние приказы ты получишь в пять часов у госпожи Бельвиль.

Когда с первыми лучами зари огни мастерской побледнели, король, которого граф Солерн оставил там одного, услыхал, как кто-то открывает дверь, и увидел свою мать, появившуюся в предрассветных сумерках, словно привидение. Как он ни был нервен и впечатлителен, Карл IX даже не вздрогнул, хотя в такие минуты это видение должно было показаться особенно фантастическим и страшным.

– Государь, – сказала она, – вы себя убиваете.

– Я только помогаю сбыться предсказаниям гороскопа, – сказал король с горькой усмешкой. – Но вы ведь, матушка, тоже не спите по ночам, как и я?

– Да, мы оба сегодня бодрствовали, государь, но только с разными целями. Когда ты шел совещаться на открытом воздухе со своими злейшими врагами, втайне от твоей матери, взяв с собою разных Таваннов и Гонди, и притворялся, что отправился на ночную прогулку, я читала донесения с доказательствами страшного заговора, в котором участвует твой брат, герцог Алансонский, твой шурин, король Наваррский, принц Конде, половина всей нашей знати. Они хотят ни больше, ни меньше как низложить тебя и захватить в плен. Они уже собрали пятьдесят тысяч отборного войска.

– Ах, вот как! – недоверчиво протянул король.

– Твой брат хочет стать гугенотом, – сказала королева.

– Мой брат переходит к гугенотам, – воскликнул Карл, раскаляя железо, которое он держал в руках.

– Да, герцог Алансонский, ставший гугенотом в душе, вскоре станет им и на деле. У твоей сестры, королевы Наваррской, не осталось почти никакого чувства к тебе. Она любит герцога Алансонского, она любит Бюсси, она любит также маленького Ламоля.

– Что у нее за сердце! – сказал король.

– Маленький Ламоль, – продолжала королева, – хочет вырасти и решил, что ему это лучше всего удастся, если он поставит над Францией короля по своему выбору. Его тогда могут сделать коннетаблем.

– Проклятая Марго! – воскликнул король. – Вот что значит сделаться женою еретика!

– Все это было бы еще ничего. Но они в союзе с главою младшей ветви дома, которого ты вопреки моему желанию приблизил к престолу и которому хочется, чтобы вы все поубивали друг друга. Род Бурбонов враждует с родом Валуа, знайте это, государь! Представителей младшей ветви королевского дома следует всегда держать в крайней бедности: это ведь заговорщики от рождения. И просто глупо давать им оружие тогда, когда у них его нет, и позволять им брать его самим. Надо, чтобы никто из принцев младшей ветви не мог поднять голову; вот закон, которому должны следовать короли. Так поступают все азиатские султаны. Все доказательства сейчас у меня в кабинете, я просила тебя подняться туда еще вчера вечером. Но у тебя были другие планы. Если мы сейчас в течение месяца не наведем порядок, тебя ждет участь Карла Простоватого[137].

– В течение месяца! – воскликнул Карл, ошеломленный совпадением этого срока с тем, что этой же ночью просили принцы. «Через месяц мы станем хозяевами…» – подумал он, припоминая их слова. – А доказательства у вас есть, государыня? – спросил он громко.