Об этой любви никто не должен знать. Инесса Арманд и Владимир Ленин

Жители Мезени показались ей холодными, как сам климат: температура опускается до минус сорока. «Этот город с умершей духовностью и сам умирает, – пишет она своей подруге Анне Ашкенази, – в этом нет ничего шокирующего или ужасного, как, например, на каторжных работах, но здесь нет никакой жизни, и люди вырастают уже больными, как растение, лишенное воды». Инесса рассказывает Анне, как в этой ледяной и отдаленной местности «люди теряют жизнеспособность». «Здесь нет ничего интересного, не удается установить ни малейшей духовной связи с местным населением, и нет даже физической работы, а если и есть, то лишь случайная и недолгая. Мышцы отвыкают от работы, а мозг от мыслительной деятельности». И еще она пишет Александру: «Дни не проходят, а как-то неизъяснимо ползут, подобно бледным, безжизненным теням. Мы сами себя обманываем, пытаясь убедить себя, что здесь есть жизнь. Конечно, мне лучше, чем другим, потому что я не одна. Многие здесь в совершенном одиночестве и переживают ужасный период. Впрочем, мне хуже других, оттого что в Москве у меня дети, по которым я скучаю и за которых переживаю». Инессу спасает ее знаменитая способность приспосабливаться и скромная субсидия, которую она получает от правительства: около двенадцати рублей, на которые она снимает деревянную избу. Она пытается жить достойно, не теряя чувства юмора и иронии; в Мезени примерно сотня политических заключенных, с которыми можно подружиться, школа, газета, даже пианино в деревенском магазине. Утром, когда они просыпаются, Володя готовит завтрак и идет за водой. «Мне надо бы самой вставать пораньше и ставить самовар, но я известна своей ленью, и вот я встаю поздно, а самовар уже кипит», – пишет она детям. Она что-то готовит, делает все, что может, но предпочитает преподавать французский или русский, читать и, при возможности, играть на пианино. А потом, когда дни становятся теплее, она гуляет и ходит в гости к кому-нибудь из соседей, с которыми дружит. И в Мезени она пытается устроить себе такую жизнь, в которой у нее были бы интересы, маленькие радости, новые знакомства. А вечером она любит лечь в теплую мягкую постель с книгой. «Если книга скучная, – рассказывает она детям, – я быстро засыпаю. Прошу вас, – добавляет она шутливо, – не следуйте моему примеру, я делаю это лишь здесь, в других случаях, как вы знаете, я само совершенство».

И все же чувство изолированности, отсутствие контакта с любимой семьей, невозможность получать новости о происходящем в стране в конце концов стали невыносимыми. Особенно болезненно она ощущает разлуку с детьми. «Я счастлива, что они с тобой, – пишет она Александру, – в Москве без тебя и меня они чувствовали себя так одиноко». Ей мало мелких радостей и скромных удобств, которые ей удалось создать, мало присутствия любящего Володи и его поддержки. В довершение всего в сентябре 1908 года Володя, который не мог позволить себе провести еще одну зиму в этом климате, уезжает из Мезени, надеясь вернуться туда весной. И тогда Инесса принимает неожиданное и рискованное решение, которое она с твердостью доводит до конца. 20 октября, после года ссылки, она для маскировки надевает местный национальный костюм – малицу, сшитую из оленьего меха, и вместе с группой поляков, у которых закончился срок ссылки, без всякого разрешения покидает Мезень.

3 ноября 1908 года она уже в Москве.

Боль и одиночество

По возвращении Инессой овладевает пьянящее чувство свободы. Она любуется многолюдными московскими улицами, ей нравятся рестораны, музеи, книги, газеты, библиотека – все то, чего ей так не хватало в Мезени. Она восхищается непринужденными манерами мужчин и женщин, всегда готовых вступить в разговор и поделиться новостями. Она не может надышаться свободой и часами гуляет, вновь и вновь возвращаясь в любимые места, на улицы, где когда-то жила, прогуливается по Арбату, проходит по Красной площади, выходит на набережные реки Москвы, входит в сады Кремля и поднимается к Большому театру. Она пишет Володе, который еще лечится в Европе: «Мне нравится снова слушать шум телег, проезжающих по улицам, и голоса людей. Я смотрю на дворцы, на трамваи и коляски и думаю: мой дорогой город, как же я тебя люблю. Я так крепко связана с тобой всеми фибрами своего существа. Я твоя дочь… я очень счастлива, я в восторге». Она знает, что он «поймет и порадуется за нее».