На следующее утро похороны Инессы, ставшие событием государственного значения, были освещены в «Известиях» и «Правде». Почтить ее память приходят простые люди, члены правительства, ее единомышленницы из Женотдела, созданного при РКП(б), – государственного отдела эмансипации женщин, председателем которого была Инесса. Всюду видны флаги и полотнища с надписями: «Вожди умирают, но их идеи живут в веках», – военный оркестр играет «Интернационал», а оркестр Большого театра исполняет музыку Шопена, Моцарта и Бетховена. Похоронная процессия отправляется от Дома профсоюзов в сторону Красной площади, где будет проходить официальное захоронение.
Ленина нигде не видно, он пришел лишь к концу официальных речей и стоит неподвижно рядом со свежевырытой могилой между Никольской и Спасской башнями Кремля: пальто расстегнуто, голова обнажена, рядом с ним по-прежнему Надежда Крупская.
Он не хотел присутствовать при торжественных речах, положенных на государственных похоронах, он знал, как они проходят; под предлогом неотложных дел он пришел к самому концу. И в самом деле, согласно однообразным и утомительным номенклатурным порядкам, перед гробом Инессы один оратор сменял другого. От имени Центрального комитета с официальной речью выступил Владимир Иванович Невский, ничего не сказавший о борьбе Инессы за освобождение женщин: ни о Женотделе, ни о ее статьях в «Работнице». Он высокопарно говорил о «бесстрашной» революционерке, высоко державшей в руках знамя коммунизма. Товарищ Полидоров восхвалял ее роль руководителя Экономического совета Москвы: Инессу буквально заставили занять эту должность, не имеющую ничего общего с ее интересами и которую она так хотела оставить. Александра Коллонтай выступила с речью, которую «Известия» на следующий день назовут «страстной». «В России нет уголка, где бы не знали ее имени и ее идей… миллионы трудящихся продолжат борьбу, которую она начала, и с нею вместе пойдут к коммунизму». Впрочем, она ничего не сказала о своих отношениях с Инессой: они были сложными, далеко не идиллическими из-за постоянных горячих политических разногласий. Она не сказала, как и из-за чего они так сильно спорили в последнее время, не рассказала (пожалуй, это могла сделать только она) об идеях и планах Инессы по вопросу, чрезвычайно важному для них обеих: эмансипации и свободы женщин в новом социалистическом государстве и об их отношениях с партией.
В конце, согласно номенклатурным правилам, слово взяли «простые» женщины. Они сказали, что благодаря Арманд они примкнули к революционному движению, стали свободомыслящими, нашли свое место в обществе и политике. Однако никто не упомянул о жизни этой свободной женщины, шедшей наперекор обществу, о том, как она поменяла жизнь московской аристократки на служение революции. Никто не вспомнил, как она, будучи женой богатого текстильного промышленника, открыла школу для крестьянских девочек в Ельдигино[2]
. Никто не говорил о ее деятельности в царское время: о ее работе в московском Обществе защиты проституток, о ее ссылке, о тюрьме, о ее самозабвенном труде в Обществе русских эмигрантов в Париже. Ее хоронили в образе верного борца за большевистское дело. Холодная литургия, никаких проявлений чувств: на таких похоронах допустимы лишь знамена и ритуалы Советского государства.По решению Ленина Инессу похоронили перед Кремлевской стеной: она стала единственной иностранкой, удостоившейся такой чести, как и американец Джон Рид, автор знаменитого репортажа «Десять дней, которые потрясли мир», умерший за несколько дней до нее. На ее могиле – простая надпись: «Товарищу Инессе от В. И. Ленина» – и букет белых лилий: последний горестный дар кремлевского вождя.
«У Ленина не было детей, – рассказывает в биографии вождя революции историк Луис Фишер, – и после смерти Инессы Арманд он не любил уже никого, даже себя самого».
«С нею… – с горечью заметил кто-то, уходя с Красной площади, – умерла революция».
В парижском кафе
В первые годы двадцатого века Париж быстро разрастался. До посетителей кафе «Де Манилер» доносились отдаленные звуки работ, сопровождавшие строительство станции метро «Порт д’Орлеан». Это кафе, большое, шумное, душное и всегда многолюдное, стало любимым местом встреч русских политэмигрантов. Здесь они говорили о ситуации на родине и обменивались последними новостями.
Осенним вечером 1909 года, типичным для Парижа – дождливым, сумрачным и в то же время наполненным жизнью, – в это кафе вошла женщина и села в небольшом зале, который владелец в обмен на скромное вознаграждение уступал русским для их собраний. С нею вместе пришла ее подруга, хорошо знавшая как само кафе, так и его посетителей. А вот Инесса пришла сюда впервые.