Об этом не сообщалось…

В тот вечер попробовать апельсинов им не удалось. Внимательно слушая взволнованный рассказ о коварстве итальянского дуче, сторож всё же уловил подозрительный шорох в складском сарае, поднял тревогу, и всю компанию накрыли. Горьковато-сладкий вкус заморских плодов Саша распробовал уже в камере предварительного заключения. Их – три штуки – принесла ему заплаканная тётя Настя. Апельсины, как узнал позже Саша, предназначались для детских подарков.

Суд был строгий, но правый. Отработав два года в исправительно-трудовых лагерях, вплотную столкнувшись с закоренелыми уголовниками, Сашко понял, на краю какой пропасти он стоял. Освободившись, пришел на завод, где работала тетка, где работали покойные отец с матерью. Стал хорошим слесарем. И если люди о его прошлом не вспоминали, с какой стати должен был помнить о нём сам Саша! Когда заработки достигли приличной суммы, настоял, чтобы тетка уволилась и сидела дома – наработалась на своем веку. Пошёл в вечернюю школу, о женитьбе подумывал, а тут война…

На фронт попал по первому же призыву. Протопал пешком в отступлении от Винницы. Был в окружении, вышел, а в боях за свой родной Харьков отличился: заменил убитого пулеметчика и, пока самого не ранило, сдерживал атаки немцев. Уже в госпитале узнал, что за тот бой награжден медалью «За отвагу». И вот сейчас он, бывалый фронтовик, с заслуженной наградой на гимнастерке, сидит в жарко натопленной будке контрольно-пропускного пункта, ожидает попутной машины в сторону фронта и, попивая кипяток с черным сухарем, степенно беседует с только что сменившимся сержантом войск НКВД Крайновым.

Мирную беседу прервал настойчивый автомобильный гудок. А ещё через несколько минут напарник Крайнова, ефрейтор, привел в будку мужчину лет пятидесяти, в дырявом полушубке, с тощим мешком за плечами. Ефрейтор снял его с санитарной машины для выяснения личности. В кузове было несколько тяжелораненых, и задерживать «санитарку» долго он не мог.

– Если всё в порядке, – успокаивал он взволнованного пассажира, – отправим в Воронеж первой же попутной. – И уже официально, обращаясь к сержанту: – Товарищ старший наряда, гражданин утверждает, что следует со станции Валуйки в Воронеж проведать больную дочь. Санитарная машина подобрала его километрах в сорока от города на дороге. Документами обеспечен – вот тут паспорт, а здесь справки всякие.

При слове «Валуйки» Саша Прядко насторожился. Как в тумане возникли в памяти картины его непутевого отрочества. В Валуйках пришлось ему тогда отбывать предварительный срок. И сейчас Саша вдруг понял, что там он взялся за ум…

…Видя, что проверки не избежать, задержанный начал обстоятельно рассказывать свою историю. Фамилия его Шелуденко, зовут Петром Антиповичем. Со дня своего рождения живет в городе Валуйки. Сейчас они со старухой остались вдвоем: дочка Надежда ещё до войны перебралась в Воронеж. Из-за неё, собственно, вся эта оказия и приключилась. Третьего дня постучал к ним в окно один проезжий советский командир. Получалось так, что этот командир и их дочь несколько дней жили в Воронеже в одной квартире. Дочь знала, что он вскоре должен быть в Валуйках, и, когда её забирали в больницу с тяжелым воспалением легких, дала ему адрес родителей, попросила зайти к ним и сказать о её болезни. Они со старухой так разволновались, что не сообразили спросить у командира дочкин новый воронежский адрес или название больницы, в которую её поместили. Сам же командир очень спешил и, сев в машину, тотчас уехал.

Документы были в порядке, и Крайнев вернул их Шелуденко. Убедившись, что официальная часть окончена, решил подключиться к беседе и Прядко.

– Ну а как там, папаша, в Валуйках, домзак живет и здравствует, немец не порушил?

– Это по тебе, охальник, тюрьма плачет, – насупился Шелуденко. – У человека горе, а он с глупостями всякими…

Прядко замолчал, но мысль его работала лихорадочно. Спустя минуту он накинул ватник и вышел на улицу.

– Послушай, ефрейтор, не нравится мне дядька этот.

– А ты что, в зятья к нему собрался?

– Да я не о том. Понимаешь, какое дело: я ему про тюрьму местную намекнул, а он смотрит на меня как баран на новые ворота. А тюрьма эта ещё царской постройки, единственная, можно сказать, пока достопримечательность в тех самых Валуйках. Он там и близко не был, не то что родился – голову наотрез даю. Вот ты и прикинь: для дезертира дядька-то староват… Соображаешь?

Ефрейтор оказался сообразительным. Оставив на минуту Прядко подежурить у шлагбаума, он пошел в будку к сержанту.