Об искусстве

Если мы обратимся теперь к текущему моменту, то мы заметим большое отличие 1922 года по сравнению с 1918 и 1919 годами. Прежде всего появляется опять частный рынок. Государство, вынужденное перейти к скуповатому планомерному хозяйству, года на два почти совершенно прекратило всякие закупки и заказы. С этой точки зрения с нэпом колесо как будто бы повернулось назад. И действительно, мы видим наряду с почти полным исчезновением агитационного театра появление развращающего театра, появление того гривуазного кабака, который является одним из ядов буржуазного мира.

В других областях искусства, хотя и в меньшей мере, тоже заметно возвращение к печальному прошлому. Однако следует обратить внимание и на другую сторону дела. Улучшение быта, наступившее в последнее время, как раз позволило выявиться сильнейшему действию революции на душу художника.

Революция выдвинула, как это теперь ясно, целую фалангу писателей, частью называющих себя аполитичными, но тем не менее «поющими и глаголящими» именно о революции и в революционном духе. Естественно, что идейно–эмоциональная стихия революции прежде всего отражается в наиболее интеллектуальном из искусств — в литературе; но она несомненно стремится овладеть и другими искусствами. Характерно, что именно теперь создаются журналы, сборники, организуются общества живописцев и скульпторов[48]

начинается работа архитектурной мысли в том направлении, в каком прежде мы имели только спрос и почти никакого предложения.

Так же точно и второе положение — революции нужно искусство — не заставит долго ждать своего проявления. Уже и сейчас мы слышим о всероссийской подписке на постройку грандиозного памятника жертвам революционных боев на Марсовом поле[49] слышим о желании воздвигнуть в Москве грандиозный Дворец труда. Республика, еще нищая и голая, все же оправляется хозяйственно, и нет никакого сомнения, что скоро уже одним из проявлений ее выздоровления будет растущая новая красота ее облика.

Наконец последнее: быт, экономическое положение художников.

Да, конечно, с появлением нэпа художник опять отходит к частному рынку. Но надолго ли? Если расчеты наши верны, — а они, я уверен, верны, — то государство, с его тяжелой индустрией и огромными трестами во всех отраслях промышленности, с его опорой на налоги, с его властью над эмиссией и, главное, с его огромным идейным содержанием, — разве не окажется оно в конце концов гораздо сильнее частных капиталистов, каких угодно, покрупнее или помельче, и разве не перетянет оно к себе в качестве грандиозного мецената (причем действительно культурного и действительно благородного) все то, что есть живого в искусстве?

В этой короткой статье, я мог только бегло обрисовать ту своеобразно изгибающуюся линию отношений между революцией и искусством, которую мы наблюдали до сих пор. Она не прерывалась, она продолжается и дальше.

Что касается правительства, то оно по–прежнему будет стараться по мере сил охранять лучшее в старом искусстве, ибо усвоение его необходимо для дальнейших шагов искусства обновленного, и вместе с тем будет стараться активно поддерживать всякое новаторство, если оно будет полезно для развития народных масс. Правительство никогда не воспрепятствует развиваться новому, хотя бы и сомнительному, чтобы не сделать в этом отношении ошибки и не убить что–нибудь достойное жизни, но еще молодое и не окрепшее.

ОБ ОТДЕЛЕ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ ИСКУССТВ

Впервые — «Новый мир», 1966, № 9, с. 236—239.

Печатается по журнальному тексту.

Машинопись статьи хранится в ЦПА ИМЛ (ф. 142, оп. 1, ед. хр. 136, лл. 51—59). Конец статьи утерян. Можно предполагать, что статья написана в 1920 г.

Быть может, ни один отдел Наркомпроса не подвергался таким нападкам, как Отдел изобразительных искусств[50] Отдел этот был ответственным прежде всего за доминирующее положение, которое заняло после Октябрьской революции в России искусство футуристического направления.

Одни, которые мало знают мои личные вкусы в искусстве, прямо упрекали меня в пристрастии к футуризму и в стремлении привить целой стране мои личные «чудаческие» вкусы.

Те, кто ближе знаком с этим моим вкусом, недоумевали по поводу того, что я якобы поддерживаю направление, мне художественно отнюдь не близкое и всегда находившее в целом ряде моих статей довольно определенное осуждение[51]

Прежде всего чем же объясняется, что «судьбы» русского искусства были переданы футуристам?