Обагрённые (СИ)

— Ты рассуждаешь, как… — Вир гневно блеснул глазами. — Вот из-за таких вот рассуждений наша борьба приносит так мало плодов! Такие рассуждения ставят вас в один ряд с этой властью, которая прекрасно понимает, что если самоосознание народа изменится, если как можно большее количество людей будет понимать разницу между революцией и переворотом, то это уже будет первым шагом к этой самой революции!

— Не ссорьтесь, — Рубина примирительно положила одну руку на плечо Вира, а другую на запястье Чада и улыбнулась обоим.

— Да, нет. Мы и не ссоримся. Просто даже своим товарищам по оружию приходится иногда открывать глаза на истину. А что касается как нам бороться, — Вир взглянул на Ната. — Любой боец, прежде всего, должен ясно осознать для себя в каком обществе он живёт. Какова экономическая модель этого общества, его политическая система и что такое государство Стигия сегодня. Чтобы это понимать, нужно обладать знаниями, выстроить для себя иерархию авторитетов: кому можно доверять, какие книги читать, какой информации верить, а какой нет.

— А ДПР тогда нам для чего? — удивился Юл.

— Детектор всего лишь прибор для утилитарных задач, — отмахнулся Вир. — Нужно учиться разбираться во всём самому, своим умом, интуицией, а для этого необходимо развиваться нравственно и интеллектуально. Без внутренней этики ты никогда не станешь борцом за правду и справедливость. В нынешней атмосфере моральной деградации общества без этого просто невозможна успешная борьба. Вон Нат тут хотел пристрелить «винителя», а я его остановил. Почему?

— Ну, погорячился я немного, — стал оправдываться Нат. — Так-то я понимаю, что убивать безоружных, что находятся в твоей власти это последнее дело.

— Вот! У каждого из нас должна быть этика в душе и в сердце, каждый должен понимать через какую грань переступать нельзя. Понимать, что совесть превыше всех законов и соблазнов. Мы должны осознавать, что в этом мире реальное зло, а что есть добро.

— Значит, интеллектуальное и нравственное развитие всех? — Рубина пристально посмотрела в глаза Виру и снова улыбнулась. — Мне это нравится.

В глубине её зрачков, словно прыгали озорные чёртики, барахтаясь в синем омуте глаз девушки. При виде этих глаз память Вира кольнуло острое, как осколок льда, воспоминание — давно истёртое, размытое, будто блик на стекле, будто и не было этого в его жизни вовсе. Другая девушка смотрела на него вот так же огромными чистыми глазами, в безбрежной дали которых, казалось, плыли, раздувая алые паруса, бригантины, устремлённые к синим горизонтам будущего, в котором счастливо и свободно живут все люди Земли.

Сердце заныло тоскливой болью, и чтобы отделаться от неё, Вир вздохнул глубоко и порывисто, как перед прыжком в глубокую воду. Покачал головой, усмехаясь.

— Всех… Хотелось бы, конечно, в идеале. Сейчас же что мы видим? Школы уничтожаются на планете, зато строятся повсюду храмы. А почему? Да потому что священники вещают в этих храмах о том, что Всевышний создал людей бедными и богатыми, и нужно этому порядку подчиняться беспрекословно, ибо неравенство заключено в человеческой природе. Всё, что остаётся людям это молиться и просить чуда, а, значит, принять существующее положение вещей и смириться с ним. Опять речь о смирении! Именно его и ждут от простого народа властители Гивеи — свора богатеев с мёртвыми душами! Но всему есть причина, всему есть объяснение. Не боги создают богатых и бедных, ни природа, ни высшие силы, а способ производства материальных благ. Поэтому-то страх правителей перед революцией это не страх потери богатств и дворцов, нажитых неправедным путём. Это страх лишиться самого образа их жизни, когда можно нанимать рабов, которые будут работать на тебя за гроши, а то и бесплатно и получать у тебя же результаты своего труда в кредит. Но физическое рабство начинается с рабства духовного.

— Да уж, это верно, — покачал головой Нат. — Гивейцы давно уже превратились в рабов — тупых и эгоистичных… А может, они такими и были?

Он с сомнением посмотрел на товарищей.

— Подонки и негодяи существовали во все времена, — убеждённо сказал Юл. — Ты жилы рвёшь, тянешь их к добру и свету, а они упираются и говорят тебе: не тяни меня туда, не хочу я быть человеком, мне и в звериной шкуре хорошо, вольготно и уютно. Стройте своё светлое будущее без меня, а когда построите, я, возможно, и приму его, если там делать ничего не нужно будет, кроме как жрать, совокупляться и испражняться, а главное не думать о других… Тьфу! Гады, одним словом!

Юл брезгливо поморщился.