Обаятельный плут

Они поднялись по ступенькам и зашли внутрь. Здесь было просторно и легко дышалось, а вдоль невысоких стен шли скамейки. У стены, противоположной входу, стоял прямоугольный каменный алтарь, предназначенный скорее для пикников, чем для жертвенных коз. В лунном свете храм был полон очарования.

Робин посмотрел на свою спутницу. Черты ее лица в лунном свете создавали гармоничную симфонию светотени. Не в силах больше ждать, он поднял ее голову за подбородок и поцеловал.

Этим поцелуем Робин хотел только выразить свою нежность и благодарность, но как только их губы встретились, он потерял контроль над своими чувствами. За несколько последних дней на него обрушились воспоминания обо всем, что было в его жизни самого плохого. Если бы не женщина, которую он сейчас держал в объятиях, он, наверное, не пережил бы этой черной полосы.

И сейчас он жаждал ее, как человек, погибающий в пустыне, жаждет напиться.

Весь этот вечер, начиная с его прихода к ней в комнату, и потом, обмениваясь долгими взглядами и многозначительными улыбками, они словно танцевали медленный танец желания. Но то, что Робин чувствовал сейчас, выходило за пределы страсти: это была настоятельная потребность сейчас, сию минуту, согреться ее теплом, упиться колдовскими тайнами ее тела.

Он обнял ее под шалью и стал ласкать округлости ее ягодиц. Макси замурлыкала от удовольствия. Тогда он взял двумя пальцами ее сосок и начал играть им. Даже через несколько слоев шелка он почувствовал, как тот немедленно отреагировал.

Но Робину хотелось большего, гораздо большего. Он подхватил Макси за талию и посадил на каменный жертвенник. Она ахнула от неожиданности, но в следующую минуту расслабилась, взявшись руками за край жертвенника.

Теперь Робину было легче добраться до ее обольстительного тела. Он накрыл ее руки своими. Ее пальцы затрепетали и успокоились.

Робин наклонился вперед и потерся щекой об ее щеку. Гладкая, как лепесток розы, кожа была прохладной, но под ней пульсировала жаркая кровь, Робин тихонько подул ей в ухо, затем языком прошелся по его завиткам. Макси постанывала от удовольствия, изгибая шею, как кошка. Шаль была такая большая, что Макси сидела на ней и та все же закрывала ее плечи и грудь. Робин подбородком отодвинул шаль в сторону, и она соскользнула с ее плеч и складками легла ему на руки. В таком положении у Макси соблазнительно выдался вперед бюст.

Робин прильнул к ее шее. Ему хотелось проглотить ее, чтобы впитать не только ее чувственность, но и ее здравомыслие и цельность.

Его губы коснулись ожерелья, быстро перескочили через него и пошли дальше. Он заплатил немыслимые деньги за эти украшения, но бриллианты и рубины казались холодными и безжизненными по сравнению с атласными холмиками над самой кромкой ее декольте. Робин страстно и нежно целовал их, с наслаждением вдыхая дурманящий женский запах.

Стараясь скрыть свое нетерпение, он выпустил ее руки, а сам ладонями обхватил ее бедра. Затем его руки двинулись по мягкой округлости ее живота к чувствительному бугорку между ног.

— Милый, пора остановиться, — задыхаясь, попросила Макси.

— Подожди.

Ее колени были слегка раздвинуты под юбкой. Он раздвинул их еще шире и встал между ними, так близко к ней, что чувствовал глубинный жар ее тела.

Он нашел ее рот и, не прерывая пьянящего поцелуя, поднял платье и нижнюю юбку и положил ладони на ее обтянутые шелковыми чулками колени. Потом стал двигать руки выше, поверх резинок, подбираясь к ее сокровенной женской сути.

Макси с упоением отвечала на поцелуй, но ее голова работала ясно, и она понимала цель этих маневров. Когда Робин начал гладить ее между ног, она отдернула голову и инстинктивно попыталась сомкнуть колени. Но он не давал ей этого сделать, а давление ее коленей на его бедра воспламенило его еще больше. Чувствуя, что не может высвободиться, Макси затихла.

— Робин, — прерывающимся голосом сказала она. — Нам надо вернуться в дом. Здесь не место и не время.

Она его не боялась — пока не боялась. Робин не позволил бы себе ее напугать, но и не имел сил отойти.

Тяжело дыша, он выпрямился и обнял Макси обеими руками. Кровь стучала у него в висках и еще сильнее — у него в чреслах. Он рвался через тугую ткань ко входу в женское тело, чтобы слиться с ним воедино. Она была такая маленькая, так легко умещалась в его объятиях, но одновременно такая женственно могущественная.

— Извини, — шептал Робин. — Конечно, ты права, но мне кажется, что если я сейчас тобой не овладею, то умру на месте.

Он хотел, чтобы это прозвучало как шутка, надеясь, что легкий тон сгладит глупую мелодраматичность его слов, но на этот раз ему отказала обычная фривольность. Кровь трубила в его жилах: «Если я тобой не овладею, я умру. Если я тобой не овладею, я умру».

Это не была минутная потребность. Ой хотел владеть ею всегда, он хотел, чтобы она была его любовницей, его подругой, его женой. Но, кроме того, он неистово хотел ее сейчас, сию минуту.

Все еще не теряя надежды, он сказал:

— Ты отказалась провести со мной ночь в доме Мэгги, но сейчас мы не в доме.