Обалденика. Книга-состояние. Фаза первая

– Это умелец мой, – гордо сказал Кощей про первого, – готовит техническое обеспечение всем моим подлостям. Таланти-и-ище… Левшой зовут.

Глянув на умельца вблизи, Петя онемел от удивления: по всему телу Левши медленно ползали блохи, с трудом волоча за собой подковы.

– Это мой звездочет, – продолжал Кощей, подзывая коротышку с перебинтованным глазом и в высоком остром колпаке, усеянном звездами.

На Солнце в телескоп можно посмотреть только два раза, – сказал Кощей, – левым глазом и правым. Левым он уже посмотрел… – и, скривившись, добавил: – Близко не подходи…

Беда у него, – пояснил Пете, – недавно к нему пробрались хулиганы с большой дороги и превратили его обсерваторию в нечто соответствующее ее названию. Никак не отмоется…

А это мой повар, – продолжал Кощей. – Да, кстати… Когда это я ел в последний раз? Валяючись здесь, я и забыл, что кроме чужих неприятностей существуют еще и другие радости жизни…

Самое главное, – доверительно сказал он Пете, – правильно питаться. Когда питаешься – это правильно, – и обратился к остальным: – проваливайте теперь. Видеть вас, конечно, одно удовольствие, зато не видеть – другое. В трапезной встретимся.

* * *

Оставив в трапезной шумно гуляющих Кощея и компанию, Петя вышел на большой балкон с видом на каменистую даль.

Заглянул внутрь себя. Последнее время он ощущал Хозяйское состояние как «зеркальную гладь озера внутреннего», так проще было удерживать себя в Хозяине и пресекать малейшие тревожные сигналы. Сейчас на «зеркале озера» наблюдалась лишь мелкая рябь небольшого напряжения.

Просмеявшись несколько раз, Петя уселся на каменную лавку. Мыслей в голове не было, но вся суть Петина, как и прежде, была пронизана устойчивым намерением – найти старуху. Ощущая в себе этот настрой уже не один день и неустанно поддерживая Хозяйское состояние, Петя почему-то не сомневался, что события неизбежно выстроятся самым благоприятным образом. Но хотелось, чтоб поскорее все же…

Внутри у него раздалось громкое урчание, и в воздухе прямо перед ним обозначилась кошачья улыбка.

– Ну и как тебе Кощей-то? – спросил Мяв у Пети. – Хор-р-рош?

– Да ну… что же в нем хорошего-то? – скривился тот. – Только и того, что бессмертный. Но быть таким занудой бесконечно… нет уж, лучше помереть смеясь…

– Ну, ну… – хмыкнул Мяв, – не признал, выходит…

– Кого? – удивился Петя. – Кощея, что ли?..

– Себя, Петя, себя, – засмеялся Мяв, – в Кощее-то…

И растаял.

У Пети даже рот от удивления отворился. Кучу слов хотелось сказать Мяву вдогонку, таких… рыбацкой крепости…

Вовремя глянул в «зеркало внутреннее, озерное» – буруны по нему пошли.

– Непорядок, – спохватился Петя, просмеивая волнение внутреннее.

– Мяв-то просто так не приходит, – молвил сам себе погодя, – раз заявился, значит, резон в его речах был. Вот какой только?..

Начнем-ка сызначала, – решил Петя.

А сызначала – это значит завсегда одно – Творец я, – не спеша думу он думал, – то есть мир вокруг себя сам творю. Из себя же творю, из настроев своих, беспокойств суетных или, напротив, покоя и красы своей внутренней.

– Красив Кощей? – спросил себя и даже плюнул, скривившись. – Как бы во сне ненароком красоту эту не увидеть… И кто его такого придумал…

…Стоп, – сказал себе же Петя, – это как – кто?.. Я же и придумал… Мамочка родная!.. Ведь я и есть творец-то его…

Так, так… – растерянно мыслил он, продолжая. – Чем дальше в глаз, тем больше бревен…

А что это значит?.. А одно лишь и значит: пока в Кощее я себя не признаю, не соглашусь, таким же придурком и он останется, и во мне кощейское что-то сохранится, не исчезнет. А там, глядишь, когда-то и наружу выскочит…

Петя посидел еще немного, вспоминая Кощея во всех мелочах, и вновь поежился внутренне, не хотелось ему признавать творение свое гадкое.

– А надо, – решился. Он вспомнил сизый бугристый нос Кощея с красными прожилками и как в воду кинулся – сказал вслух: – Это – я…

– Это – я… – повторил, прислушиваясь к себе.

– Это – я, – сказал уже увереннее.

Он представлял мутные глаза Кощеевы цвета непонятного, острые уши его волосатые, длинную, костлявую и сутулую фигуру и непрестанно повторял: «Это – Я… и это – Я… и это – Я… И все вместе – Я».

С каждым разом соглашаться становилось все легче и легче… В какой-то момент Петя ощутил внутреннее: «Хватит», – и как-то странно почуял себя… Будто больше прежнего его стало. Словно расширился он за счет Кощея, в себе его признав…

…Скрипнула дверь, и на балкон вывалился сам Бессмертный. Бухнулся на скамью рядом и сидел так какое-то время молча. Петя глянул на него, а затем внутрь себя – «зеркало озерное» не шелохнулось даже.

– Я это… – с удовлетворением подтвердил себе Петя.

Он вновь покосился на Кощея. Тот сидел, запрокинув голову, и смотрел на медленно плывущие облака.

– …Когда я родился, – неожиданно сказал он, – я посмотрел на небо, но увидел только потолок…

Он помолчал немного и добавил:

– И так в моей жизни было всегда… Сплошные потолки и стены… Сплошные запреты и обвинения… И каждый раз потом, как только хотел я небо бездонное в себе узреть, то видел лишь поеденный плесенью потолок…