Обалденика. Книга-состояние. Фаза третья

Ведра у него пешком ходят, печи без колес ездят, корабли по небу летают, топоры сами лес рубят, – может, он просто лентяй? Так отчего ж тогда другие, и не лентяи вроде, а не могут себя сподвигнуть на подобное? Может, потому что лень – это не столько внешнее бездействие, сколько внутренняя косность и неподвижность души? А вот Дурак без всякой видимой суеты легко смещает свое сознание, настраиваясь на любую, самую невероятную ситуацию. Он, играючи и получая явное удовольствие, делает то, что оказывается абсолютно невозможным для его окружения. «По-дурацки», конечно, делает, не «по-людски», вызывая насмешки и подначки, но в финале неизменно звучит завистливо-восхищенное: «Везет Дураку все же…»

И оказывается, что качества, выражаемые Дураком, всегда нам чем-то симпатичны и близки; выясняется, что они глубоко, буквально изначально заложены в нас, в нашей культуре, в нашем мировоззрении.

Интересно, что дурак, являясь расхожим героем в европейских сказках, анекдотах и баснях, чаще всего именно у нас обретает истинно сакральную глубину и привлекательные черты – это всегда Дурак с большой буквы.

Алексей Толстой берется переложить сказку об итальянском деревянном мальчике Пиноккио для русскоязычного читателя, и что же выходит у него в результате? Да все тот же Дурак, хоть и переименованный в Буратино. Ну, не получается у него стать «по-итальянски» примерным живым мальчиком! Нет, он с радостью остается деревянной куклой, принимая себя таковым без остатка. Он радуется жизни, проказничает, смеется, все беды с него «как с гуся вода», и в итоге именно ему достается Золотой Ключик.

Понятие Дурака в своей основе глубоко эзотерично и многопланово. Характерно, что чем более древними являются источники, в которых он появляется, тем более неоднозначным и парадоксальным он выглядит. Плоским и одномерным символом глупости этот образ становится относительно недавно, в связи с нездоровым возвеличиванием ментала и приданием ему неоправданной значимости, а вследствие этого – все большей утратой природной интуитивной естественности человеческого сознания. Хотя даже в период позднего средневековья придворные шуты все еще выполняли роль некого связующего канала между напыщенным «Я» вельможи и его внутренним Дураком.

Как эзотерический образ Дурак периодически появляется в разные времена и в разных культурах. Наиболее близки Дураку суфийские традиции, самым ярким представителем которых был незабвенный Ходжа Насреддин – неизменный притчевый герой, глубину поступков и суждений которого постичь линейным и плоским умом невозможно.

Древние даосские и дзэновские школы так же богаты рассказами и притчами, в героях которых мы легко и радостно узнаем «нашего» Дурака. Китайские странствующие смеющиеся монахи, японский толстый и всегда хохочущий Хотей, приносящий всем удачу и счастье, – их было немало, продолжателей изысканных и парадоксальных древних традиций.

Буквально каждый народ, любая социумная общность имела своих «Дураков», своих «блаженных» и «юродивых». Причем издревле в эти понятия вкладывался смысл, во многом отличный от нынешнего.

Блаженные на Руси всегда почитались «божьими людьми», то есть – теми, кто «помечен Богом». Ведь Блаженный – это тот, кто уже достиг, кто уже в счастье, «во благе». К ним относились с большим уважением, а к их странным, но часто провидческим словам всегда прислушивались и передавали друг другу.

Пожалуй, лишь у нас существовал своеобразный институт юродивых, то есть – целая прослойка людей не от мира сего. Причем, очень показательно, что юродивым часто считался вовсе не душевнобольной человек, а напротив – совершенно здоровый, но исповедующий иные ценности, воспринимающий Мир иначе, не так, как все, и благодаря этому как бы стоящий одной ногой уже вне его, за его пределами.

Как в раннехристианских, так и в суфийских традициях на стезю юродивого, «городского» или странствующего «сумасшедшего» часто вполне осознанно и добровольно становились люди, достигшие очень высокого духовного уровня.

Это позволяло им обрести реальную свободу от социумных пут, но не убегая при этом от самого мира, по примеру многих мистиков, а напротив – оставаясь в гуще мирских событий и отношений.

Даже в наше время, встречая на Востоке внешне полубезумного дервиша, никогда нельзя точно сказать, кто же это на самом деле – человек, безвозвратно поглощенный безумием, или просветленный, пользующийся «без-умием» как инструментом.

Поэтому, как бы странно это ни показалось, и как бы столь же «полубезумно» не выглядело, но у нас есть все основания считать, что роль Дурака в процессе развития и становления как сознания отдельных людей, так и сознания коллективного, общечеловеческого всегда была весьма велика.

Более того – Дурак во многом является предопределенной, необходимой и даже ключевой фигурой в процессе эволюции человеческого сознания.