Обалденика. Книга-состояние. Фаза вторая

– А вот это мы как раз и проверим, – прошипела средняя голова Горыныча. – Старуху тебе…

Слушай сюда, Петя, – сказала она вдруг пронзительно. – Диктую большими буквами…

Три желания моих выполнишь – твоя старуха. А нет если – то и ты моим станешь…

Змей загоготал в три глотки, наполнив воздух смрадом перегарным, и добавил, глядя на Петю уже откровенно кровожадно:

– Одна голова хорошо, конешно, но без нее смешнее как-то…

– Вот тебе мое первое желание, – сказал Горыныч. – Подарок хочу. Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Во как…

Он злорадно глянул на бывшего старика в шесть налившихся кровью глаз… да вдруг жалобно охнул и осторожно ухватился когтистыми лапами за свой огромный живот.

Внутри живота у него что-то квакало и оглушительно урчало, словно стараясь вырваться наружу. Ругаясь и постанывая одновременно, Горыныч шумно ринулся из комнаты, оставляя Петю наедине с собой.

* * *

– Да уж… – бормотал приунывший Петя, нагуливая круг за кругом по громадной горнице Горыныча. – Куда идти? Чего искать? Подарок ему принеси… Меч бы кладенец тебе в подарок…

Совсем уж буйну голову он повесил, глазами потускнел да мыслями тяжелыми, как каменьями, придавил себя… Как что-то рядом с Петей муркнуло, вздохнуло мелко, по-кошачьи, и повисла в воздухе перед ним улыбка рыжая.

– …Место клизмы, Петя, – насмешливый голосок Мява в голове его заурчал, – ну никак изменить нельзя. Видно, вновь тебе ее в ухо впихивать придется, мысли чтоб сполоснуть, настроения глупые почистить, а не то далеко заведут они тебя…

– Будто потеряю я оттого что-то… – вздохнул Петя в ответ. – Мне и надлежит-то идти – «туда, не знаю куда»…

– А если не знаешь, куда идти, то и направляйся, куда захочешь, – любой путь тебя туда и приведет, – урчал Мяв дальше в голове его. – Стараясь куда-то добраться, в себе только заблудишься… И Яга тебе о том же речь вела – дело не в том, куда идешь, а в том, что идешь…

– Эх, не хватает ума моего разобраться во всем, – засокрушался старик бывший. – И ведь чуется, что есть в речах твоих кошачьих что-то толковое, да вот наружу все никак не вылезет…

– Главный недостаток ума, – ласково урчал Мяв прямо в ухе Петином, – это как раз его присутствие и есть. Вечно он лезет туда, где и без него неплохо… Чуется что-то, говоришь? Вот за это одно и держись, этому только и следуй. Все другое в тебе – враки чужие, с детства привитые.

– …Главное тебе уже ведомо, – продолжал урчать Мяв теперь уже в другом ухе, – с проблемой никогда не борись. Сначала успокойся в ее объятиях, а затем и сам ее обними – пусть теперь она в тебе успокоится.

…И не расстраивайся ты так, Петя, – с подозрительным участием продолжал Мяв свои увещевания. – Никогда не бывает плохо настолько, чтобы не могло стать еще хуже.

– Ну спасибо тебе, Мяв, утешил… – язвительно сказал Петя. – Что ж мне теперь, каждому камню спотычному в дороге своей радоваться, что ли?

– А ты просто вложи камень преткновения с пути своего в фундамент удачи грядущей – и всего делов-то, – говорил кот, но все тише уже. – И цени врагов своих – они первыми замечают все места твои слабые. Туда и жмут, там и болеть будет, а что тебе дальше с той болью делать – ты уже и сам знаешь. Смейся, Петя, да смотри, не упусти того смеха, что в тебе самом пробуждаться уже начал.

А подарок Горынычу, – шепнула улыбка, растаяв почти, – в себе же и поищи, пошарь там рукой Хозяйскою…

Визит Мява лишь пуще Петю расстроил.

– Пришел, понимаешь, поурчал, помявкал, а ясней от того не стало, – бурчал он себе под нос, из угла в угол вышагивая. – Идя – не ищи… а ища – не придешь… Аферист какой-то, а не кот, дзэн кошку его так…

Охо-хо… – вздохнул. – Не выполню воли Горыныча, так себя ведь и не жалко, а чего дурака жалеть-то? Вот за старуху обидно: едва старухой она быть перестала да вредность свою растеряла, так новая напасть – поди сюда, полезай в полон…

И такая печаль вновь Петю за сердце взяла, как давно уже того не было…

Да вдруг опомнился он, всколыхнулся весь.

– Это что же такое я делаю? – себя спросил удивленно. – Не годится так… Это из какой же гадости внутренней я сейчас мир творю? День завтрашний? И старуху свою я вот из такой боли сердешной и печали драной строю? Да не бывать тому!..

Распахнул он руки в стороны, будто белый свет обнять решил, смеяться начал. Вверх смех пустил по телу, вниз… во всем теле смех включил. А затем и теплом своим наружным засмеялся, тоже вроде как телом, но тонким каким-то, невидимым…

И вновь случилось: Петя уж и смеяться перестал, а внутри себя слышит – смех детский звучит несмолкаемо, все его тело улыбкой наполняя…

* * *

С лязгом распахнулись огромные, как ворота, двери, впуская в горницу Змея Горыныча. Он шел, слегка пошатываясь, и осторожно придерживал брюхо чешуйчатыми лапами, а головы его громко бранились меж собою.

– …А ты вообще молчи, – говорила левая голова правой, – кто вчера, как последний дурак, снотворного на ночь наглотался?

– Ну и что?

– Как это что?! Это после того, как я столько же слабительного выпил?..