Сиско вернулась, на ней была старая юбка и большие резиновые сапоги.
— Ну, что слышно в Хельсинки? — завела светскую беседу хозяйка, которая освободилась от домашних дел и теперь примостилась у входа на стуле.
— Спасибо, все хорошо, — ответил Мартти.
— А как у тебя со здоровьем? — снова спросила она. Мартти отметил про себя, что она стала обращаться к нему на «ты»:
— Спасибо, все в порядке.
И тут же вспыхнул, как кумач, потому что сестра невесты продолжила:
— Я болела ангиной. Собиралась приехать к вам на праздник всех святых, да не смогла.
— Да, ты писала, — кивнула хозяйка. — Мартти, вы работаете в Хельсинки?
— Совершенно верно, в рекламном бюро, — пробормотал тот.
— Да сними ты наконец свою шапку, отец, — неожиданно обратилась она к мужу.
Хозяин молча встал и вышел на улицу. Мартти немного посидел для приличия, неудобно было выходить сразу за ним.
Окошко хлева было освещено. Мартти проник туда через кухню коровника. Пахло навозом. В большой бидон сквозь цедилку лилось молоко. Сиско не видно было, она словно спряталась под корову.
— Как у вас много коров! — удивился Мартти.
— Хватает, как видишь.
— А я все-таки приехал.
— Правильно сделал.
— Что они думают по этому поводу?
— Они тоже очень рады, что ты приехал. Тем более что Юсси не смог приехать.
— Незаметно что-то, чтобы очень обрадовались, — вздохнул Мартти. Кстати, как зовут корову?
— Эмма.
Сиско понесла молоко, и Мартти схватил ее за руку повыше локтя и попытался задержать:
— Осень была такая тоскливая! Мне ужасно хотелось приехать к тебе.
— И мне. Тут скучища — мрак, дожди, коровы… Хорошо, что ты приехал.
— А у меня теперь в городе своя квартирка.
— Знаю, ты писал.
Хозяин принес дров в отведенную для гостя комнату на чердаке и зажег там свет, а Мартти притащил туда свою сумку.
— Не желает ли гость пойти сейчас в баню, попариться? — степенно спросил он.
— Спасибо, мне что-то не хочется. Я уже был вчера, — солгал Мартти, подумав про себя: стоит ли с этим сейчас связываться, опять что приключится.
— Какой же это сочельник без бани?! — до крайности удивился хозяин. Надо пойти. Вчера не считается.
— Ну хорошо, я пойду, — со вздохом согласился Мартти.
— Можно хоть сейчас, — оживился хозяин. — Воздух там свежий, никакого угара нет. Только после себя заслонку не забудьте закрыть. А женщины пойдут позже. Самым последним обычно хожу я — можно посидеть в тишине и вволю попариться. Баня у нас особая, не то что у других. Сердце заходится, до того жарко натоплено.
В бане тускло светила керосиновая лампа. Мартти разделся и вошел в парилку. И сразу же чуть не выскочил обратно, таким жаром его опалило. Тут только он понял, что подразумевал хозяин под словами «сердце заходится».
«Посижу лучше внизу, наверх лезть не стоит», — решил Мартти. Но, сидя на полке в полутьме и чувствуя, как тепло все сильнее проникает в продрогшее тело, он решил, что это вовсе не так уж и дурно. Когда дело дошло до березового веника, Мартти чуть было вовсе не размяк. Потом он наспех вымылся, оделся и вышел.
Сестра Сиско, уже в вечернем платье, была в комнате одна. Она наряжала елку.
— Боже! Как красиво! — сказал Мартти, не в силах скрыть восхищения.
— Неужели? — усмехнулась она.
«Да, с такой женщиной, мне, наверное, было бы совсем не просто, неожиданно для себя подумал Мартти и вдруг спохватился: — Заслонку забыл закрыть».
В девять часов вечера, когда хозяин вернулся из бани, начался рождественский ужин. Все чинно расселись: старик — во главе стола, Сиско рядом с Мартти, напротив нее — сестра, рядом с ней — мать. Сестры — друг против друга.
— Папа, может быть, лучше я сяду на ваше место, а вы рядом с мамой, как полагается, — предложила сестра Сиско.
Приступили к праздничной трапезе. Начали, как всегда, с ветчины, потом был рулет с картошкой, он оказался таким жидким, что еле держался на вилке и время от времени стекал в тарелку. Все молчали, и было слышно, как он стекал.
— Интересно, кому достанется миндалина? Миндалину на счастье положили? — спросила сестра, когда очередь дошла до рисовой каши, и в упор посмотрела на Сиско. Сиско смутилась.
— Ой, забыли! Совсем забыли, — расстроилась хозяйка. — Да у нас и нет миндаля. Может быть, изюм заменит? Я сейчас.
— Нет, теперь уже поздно, — вздохнула сестра, она демонстративно зачерпнула большой половник каши и вывалила все содержимое себе на тарелку.
После еды женщины все вместе убрали со стола и постелили чистую скатерть. Мартти поручили зажечь свечи на елке и в канделябрах. Все снова расселись вокруг стола и запели рождественские псалмы. Атмосфера царила торжественная, словно в церкви. Не решались даже посмотреть друг на друга. И когда хозяин встал, Мартти подумал, что он собирается прочесть проповедь, а он только пошел за сигаретами. У хозяйки и у Сиско в глазах стояли слезы. Глядя на них, Мартти сам невольно растрогался. Сестра от волнения мяла в руках салфетку.
— Таким должно быть настоящее рождество! — вырвалось у Мартти.
— У нас все по-простому, — отозвалась Сиско.
— Неправда, — возразил Мартти.