Лично для меня он наступил вот сейчас. С тех пор, как я очутился на Медее, в череде этих опаленных безжалостным светом Эос дней и осененных призрачным Аконитом ночей, я беспрестанно надеялся и верил в благополучный исход.
Всё. Веры больше нет, как нет и надежды. Мы стоим на самом краю пропасти, и даже не нужно делать последнего шага – узкая полоска земли, отделяющая нас от бездны, сама собой осыпается, приближая нас к роковой развязке.
Чтобы выжить, нам придется шагнуть назад. Логика событий неумолима. Мы, люди с планеты Земля, мнящие себя венцом творения, природного ли, божьего ли – не суть, ныне поставлены перед выбором: или погибнуть такими, как мы есть, или попытаться выжить ценой деградации, ценой возврата в жуткое, первобытное прошлое, где прав тот, кто сильнее, где человек человеку всегда волк.
И мы понимаем, что в конечном итоге самый сильный волк пожрет остальных волков и станет властелином над овцами. Но сможет ли он, почувствовавший, а то и полюбивший вкус мяса и крови, остановиться и стать для овец добрым пастырем?
Нет. Я уверен – такое невозможно. А значит, он начнет терзать овец со всей новоприобретенной яростью, терзать до тех пор, покуда они сами не превратятся в волков и не набросятся на своего мучителя. А затем все повторится вновь, а потом еще и еще раз, до тех пор, пока Медея вновь не станет необитаемой планетой.
Думаю, это случится довольно скоро. Нас не так уж и много, чуть больше полумиллиона человек, многие из которых – стерилы. Здоровая тяга к мирной, созидательной жизни, семейные ценности и воспроизведение себе подобных, почитание материнства, культ ребенка – вот что спасет нас. Но вместо этого, едва только мы осознали, что отныне предоставлены сами себе, как началась грызня. Грызня, закончившаяся настоящей войной…
С такими невеселыми мыслями я и заснул. Длинный, бесконечно длинный день закончился.
8 декабря 2207 года
Утром меня разбудил Цендорж.
– Клим-сечен, поднимайтесь! Надо идти!
– Как… как ты меня нашел? – удивленно пробормотал я, озираясь. После шерхелевского шнапса голова гудела, точно колокол, и почему-то невыносимо ломило зубы. Лежал я на плетеной кушетке, укрытый мягкой прыгуньей шкурой. За открытой балконной дверью виднелась стена, огораживающая заводские корпуса.
Цендорж хитро улыбнулся.
– Зачем искать? Добрые люди сказали. Я ночью проснулся – никого нет. Потом женщина пришла. Все рассказала. Утром солдат письмо принес. Я письмо взял, сюда принес.
Чертыхнувшись, я взял у него серый конверт, кривовато склеенный из «самолепленной» бумаги местной выделки, распечатал, пробежал глазами по ровным строчкам:
И лихой росчерк внизу.
Улыбнувшись – все же хорошо, когда о тебе помнят и тебе верят! – я отправил Цендоржа выяснять, что такое Два Брата и Горная республика, а сам наскоро умылся, домработница Зигфрида накормила меня завтраком, и я отправился на завод разыскивать Шерхеля.
Я шел к воротам, а мимо меня тянулась вереница повозок, доверху груженных тюками и ящиками. Хмурые возницы на вопросы не отвечали, а сопровождающие караван стражники злобно зыркали на меня из-под шлемов и сквозь зубы советовали идти куда подальше.
Шерхеля я обнаружил в одном из цехов – немец руководил рабочими, поднимавшими из отливочной ямы остов какого-то механизма. Вокруг грохотали и рычали станки, озабоченные люди таскали детали, подростки на тележках вывозили ворохи кудрявой стружки.
– А, Клим! Живой? – На опухшем лице Зигфрида расплылась довольная улыбка. – Хорошо мы вчера… перезагрузились. Весь хлам из головы долой! Теперь можно работать. Кстати, мне уже напомнили по поводу тебя. Госпожа Анна ждет рапорт. Иди в контору, бери бумагу, садись, пиши.
– Зиг, Два Брата – это что? – спросил я, перекрикивая шум станков.
– Зачем тебе? – удивился Шерхель.
– Меня до полудня там ждет Чернышов.
– А-а-а… – он досадливо поморщился, – забудь, не успеешь все равно. Два Брата – это скалы, далеко, в горах, там проход. Чернышов руководит эвакуацией колонии. Иди, пиши рапорт, потом приходи – будем готовить завод к обороне.
Ничего толком не поняв, я поплелся к выходу. Заводская контора располагалась в том же помещении, где и кабинет Шерхеля, и хотя вчера я там уже был, мне пришлось довольно долго плутать по лабиринтам коридоров и межцеховых переходов, прежде чем я отыскал лестницу, ведущую к конторской двери.