Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта

Эти идеальные образы интериоризируются человеком во время так называемой стадии зеркала, когда ребенок впервые начинает узнавать себя в зеркале и отождествлять увиденный там образ с собой. До стадии зеркала ощущения целостности нет — есть лишь разрозненные, раскоординированные телесные импульсы, которые еще не воспринимаются и не осознаются как согласованное целое[197].

Катектируемый, т. е. наполняемый энергией либидо, интериоризируемый образ выбирается не произвольно — принципиальную роль в том, какой именно образ будет усвоен в качестве эго, играют родители, выполняющие в данном случае функцию Большого Другого (здесь мы уже выходим в символический регистр, о котором позднее). В глазах родителей ребенок видит одобрение определенного образа себя самого, это предопределяет его выбор. При этом не следует понимать «зеркало» буквально — речь не идет о зеркале как предмете, ту же самую функцию зеркала может играть и другой человек, например ребенок того же возраста, в котором субъект узнает себя и с которым он вступает в сложные и противоречивые отношения подражания/конкуренции. Как поясняет данную мысль Лоренцо Кьеза,

Субъект, который, когда его рассматривают как эго, есть не что иное, как следствие отчуждающей идентификации с воображаемым другим, хочет быть там, где сейчас находится другой: он любит другого в той степени, в какой он хочет достаточно агрессивно занять его место[198].

В этом смысле неудивительно, что в качестве значка для обозначения эго в связи с идеал-эго (или «идеальным „я“», т. е. тем образом себя, с которым субъект хотел бы отождествиться) Лакан выбрал символ a, чтобы отослать нас к слову autres, т. е. другие, — i(a), что можно расшифровать как отождествление с воображаемым другим. «Эго — это другой» (Je est un autre) — так звучит знаменитая фраза Лакана[199].

Эго — это в некотором смысле чужеродная субстанция внутри субъекта, так как это

психический актор, который возникает в субъекте в результате отчуждающей идентификации с рядом внешних образов. Эго — это другой, это результат деформирующей власти имаго, поглощающих и захватывающих субъекта[200].

Внешний образ привлекает субъекта, зачаровывает его и в конечном счете полностью его поглощает. Таким образом, субъект не может быть сведен к его эго, так как эго — это воспринятый извне воображаемый объект, дающий субъекту воображаемое ощущение единства собственной личности.

Как суммирует Брюс Финк,

эго, в соответствии с тысячелетним учением восточной философии, есть конструкт, ментальный объект, и, хотя Фрейд наделяет его статусом действующего лица (Instanz), в лакановской версии психоанализа эго ни в коей мере не является активным действующим лицом…[201]

В этом смысле можно даже сказать, что эго не полностью принадлежит субъекту, так как сознание,

в котором эго удостоверяется в своем несомненном существовании… ни в коей мере не имманентно эго, но скорее трансцендентно ему…[202]

Если эго не тождественно субъекту, если это всего лишь внешний по отношению к нему объект, то в таком случае то самое местоимение «Я», которое фигурирует в высказываниях, когда человек рассказывает о себе, говорит «Я думаю…», или «Я считаю…», или «Я являюсь…», ни в коей мере не может считаться выражением всего субъекта. Это всего лишь вербализация захватившего субъекта объекта, который мыслится

как X, а не Y, как щедрый, а не скупой, как непредвзятый, а не обремененный предрассудками и т. д. Личное местоимение «Я» обозначает персону, которая отождествляет себя с конкретным идеальным образом. Таким образом, эго — это то, что представляется субъектом высказанного[203].

В этом смысле справедливо замечание Финка, суммирующего позицию Лакана: субъект не проявляется ни в чем из сказанного.