«Объективное знание» посвящено Альфреду Тарскому, и потому может быть уместным завершить это «Послесловие» оценкой перипетий последующей судьбы попперовского тезиса о том, что «поиск правдоподобности (verisimilitude) —
более ясная и более реалистическая цель, чем поиск истины», и особенно тезиса Поппера о том, что «в то время как в эмпирической науке мы никогда не можем иметь достаточно веские аргументы для притязания на то, что мы на самом деле достигли истины, мы можем иметь весомые и достаточно (reasonably) хорошие аргументы в пользу того, что мы, возможно, продвинулись к истине» (с. 64). Как указывает Поппер в главе 9, он никогда не сомневался в своем суждении, что Тарский реабилитировал классическое понятие истины как соответствия и показал, что истина — идеал, который можно защищать, даже хотя и не существует общего критерия истинности. Когда Поппер впервые предложил идею правдоподобности (verisimilitude, или приближения к истине) как (очень грубо) разницы между истинностным и ложностным содержанием теории, он подчеркивал, что утверждение, согласно которому одна гипотеза ближе к истине, чем другая, тоже может быть только догадкой ("Conjectures and Refutations", ch. 10, section XII). Отзвук этой мысли можно встретить на с. 64 «Объективного знания», а также в том месте этой книги, где он говорит, что для понятия правдоподобности нет «критерия применимости» (с. 315). И одновременно в той же самой книге он говорит нам, что иногда «предпочтительность — с точки зрения истинности или ложности — некоторых конкурирующих универсальных теорий по сравнению с другими» может быть «оправдана... „эмпирическими причинами"» (с. 18) и что это тем более так, когда нашей целью является не просто истина, а возрастание правдоподобности. Многих приводили в недоумение эти замечания, напоминающие попытку в одно и то же время и иметь пирог, и съесть его.
Гипотеза или теория Т1
, которая опровергнута, определенно ложна (если истинны используемые проверочные высказывания), тогда как неопровергнутая гипотеза или теория T2 может быть истинной. Именно это соображение приводит Поппера к утверждению, что, поскольку мы предпочитаем истину лжи, мы предпочитаем неопровергнутую Т2 опровергнутой Т1. Аналогично, если Т2 имеет большее истинностное содержание, чем Т1 (а это можно определить a priori, поскольку это все равно, что сказать, что Т2 имеет большее содержание, чем Т1), и, по-видимому, меньшее ложностное содержание (поскольку она выдерживает все проверки, которые выдерживает Т1), то предпочтение большей правдоподобности приведет нас к тому, чтобы предпочесть Т2 ее сопернице Т1. Ведь если правдоподобность растет с увеличением истинностного содержания и с уменьшением ложностного содержания, то Т2 может фактически быть ближе к истине, чем Т1, в то время как Т1 определенно не ближе к истине, чем Т2. Эти предпочтения являются дедуктивными следствиями эмпирических констатации (и потому эмпирически «оправданными»), только если они суть не более чем резюме состояния обсуждения проблемы, к которой относятся обе рассматриваемые гипотезы. Действительно, все, что мы можем вывести из того факта, что Т1 опровергнута, а Т2 не опровергнута (вместо с высказыванием нашего предпочтения истины перед ложью), — это то, что теорию Т1 не надо предпочитать теории Т2.Из этого факта не следует, что Т2 надо предпочесть Т1. И то же самое имеет место, если мы, вообще говоря, предпочитаем гипотезы, имеющие большую правдоподобность, чем их соперницы: если у Т2 большее истинностное содержание, чем у Т1, и, по-видимому, меньшее ложностное содержание, то все, что мы можем из этого дедуктивно вывести, — это что Т1не надо предпочитать Т2. И опять-таки из этого не следует, что Т2 надо предпочесть Т1.Снова ясно, что опыт дает нам только негативные советы.