Обелиск для фуфлыжника

Подначка сработала. Злоба возобла-дала над разумом. «Удовольствие, говоришь?! – мысленно зарычал бывший сэнсей. – Будет тебе удовольствие!» Он неожиданно выбросил вперед мощнейший еко-гери[23], угодив утратившему бдительность Снежку в грудную клетку. Игорь пошатнулся, однако на ногах устоял. Развивая успех, Елкин атаковал маваши[24] в голову. Снегирев, отступив, блокировал удар предплечьем, и тут киукашинкаец провел свою излюбленную «коронку» – в прыжке с разворотом врезал противнику уширо[25] в корпус. Под разочарованный вздох зрителей Игорь отлетел к стене, но, не утратив хладнокровия, сразу же контратаковал бросившегося на него торжествующего каратиста: обхватом за подколенный сгиб поймал неразвившийся маваши и, сблизившись почти вплотную, дважды ударил Сергея Игнатьевича головой в лицо. Первый удар разбил нос, второй бровь. Бандиты захлопали в ладоши.

– Молодец, братан! – вопил Сивка-Бурка. – Мочи фуфлыжника!

Продолжая удерживать левой рукой захваченную ногу, озверевший Снегирев (пропущенные удары «черного пояса» тупой болью отдавались во внутренностях) обнял Елкина за талию, приподняв вверх, с размаху влепил тело противника в стену и, удерживая его в таком положении, нанес четыре страшных удара коленом снизу в ребра. Зрители взвыли в волчьем вос-торге.

– До-бей! До-бей! – скандировали они.

Игорь швырнул обмякшего, хрипящего, задыхающегося Елкина ничком на пол и сверху треснул ступней промеж лопаток. Сергей Игнатьевич потерял сознание.

– Лихо! – похвалил товарища Антон. – Надеюсь, не убил?!

Игорь, нагнувшись, пощупал пульс.

– Живой, собака, – отдуваясь, сообщил он. – Здорово, однако, мне в грудину влепил! Впрочем, я сам виноват! Нечего было зевать.

– А с этим что делать?! – спросил Сивка-Бурка, указывая на полумертвого со страху Иволгина. – Отметелим до кучи?

Владилен Андреевич слабо ойкнул, готовясь упасть в обморок.

– Не вижу смысла! – ответил Соболь. – По-моему, толстому одного зрелища вполне достаточно, да и фигура он в фирме второстепенная.

Елкин застонал, постепенно приходя в чувство.

– Отвезите фуфлыжника домой, – распорядился Антон. – Пусть не мешкая начинает лавы[26] собирать, пересчитывать, в пачки резиночками связывать...

– Погоди-ка! – Присев, Снежок снова проверил пульс поверженного «черного пояса» и задрал на теле рубашку. Левая сторона грудной клетки Сергея Игнатьевича опухала, наливалась кровью. Разбитое лицо побледнело от боли. Пульс был учащенным, дыхание неглубоким, торопливым.

– Ты говорил, он нужен нам живой? – обернулся к главарю Снегирев.

– Само собой!

– Тогда нужно везти не домой, а в больницу. В наличии все признаки смещенного перелома ребер.

– В больницу так в больницу, – согласился Соболев, отдал пацанам соот-ветствующие распоряжения и вперился мрачным взглядом в Сергея Игнатьевича, при помощи Сивки-Бурки поднимающегося на ноги.

– Запомни, Сергей: срок три дня, – четко, раздельно сказал Антон. – Не пытайся крутить. Больше предупреждать не станем. Завалим без базара! Улавливаешь мысль?!

– Да! – с хрипом выдавил Елкин. – Улавливаю!..

Глава 3

Приплыла наутро щука как пить дать. Смотрит на нее карась и дивится – каких ему про щуку сплетен не наплели, а она рыба как рыба. Только рот до ушей да хайло такое, что как раз ему, карасю, пролезть.

М. Е. Салтыков-Щедрин

Елкин попал домой ближе к утру, больной, измученный, едва волочащий ноги и злой как тысяча чертей...