Обелиск на меридиане

Блюхер любил дороги. Деревья вдоль полотна, будто прощаясь, заглядывают в окно и долго покачивают ветвями вслед уходящему поезду; как бубенец на дуге, позванивает в стакане с горячим чаем ложка; все в купе потренькивает; поскрипывает, постукивает на свой лад, будто оркестр выводит бесконечную мелодию… Он любил не короткие, на полсуток-сутки, а дальние  ш и р о к и е  дороги. Они — как несуетная беседа с умудренным жизнью человеком, в которой можешь сосредоточиться на главном, без спешки отсеять случайное и мелочное. И из всех таких дорог он больше всего любил эту — уральскую, сибирскую, дальневосточную; с каждым верстовым столбом ее были связаны воспоминания, самые значительные в его жизни. Только ли воспоминания? Нет, дорога эта — сама его жизнь… «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот… И останутся как в сказке, как горящие огни, огневые ночи Спасска, Волочаевские дни…» Вот эту песню и выводит оркестр. Наверное, дорога и рождает такие песни. Слова ее чеканит перестук колес; их навевает ветер, шумящий над земными просторами… Однажды Василию Константиновичу пришло на ум: полководец — как путешественник. Только открывает он неведомые края не для географических карт, а для истории. Каховка, Перекоп, Волочаевка — кто, кроме местных жителей, знал о них? А теперь вот даже сложены песни, у любого мальца спроси — загорятся глаза! Навечно вошли в историю. А ведь и Каховка, и Перекоп, и Волочаевка — будто сама плоть его, его нервы, его кровь…

В краю, куда устремлялся теперь поезд, летом восемнадцатого довелось ему впервые испытать свой характер и для себя решить: не принимай наилегчайший путь за лучший; когда требуют обстоятельства, до конца отстаивай свое мнение, даже если остаешься в, меньшинстве. Иногда такое оказывается труднее, чем грудью идти на штыки… В ту пору на Урале в каждом партизанском отряде был свой «батька-главнокомандующий». На партизанскую армию — десятка два «главкомов», никто никому не хотел подчиняться. Между тем на фронте обстановка создалась критическая. Отрядам предстояло отступать, а перед тем выбрать один из двух возможных путей отхода. Большинство командиров стояло за то, чтобы уходить по местам, не занятым противником, — на юг, в Туркестан. Но это значило отказаться от активной борьбы с врагом. Блюхер — тоже «главнокомандующий» одного из отрядов — доказывал: надо пробиваться через вражеское окружение на север, на Урал, в заводские районы и дальше, чтобы соединиться с регулярной Красной Армией. Там, под Челябинском и Екатеринбургом, куда он звал за собой партизан, контрреволюция сосредоточила главные силы. «Удар по ним с тыла поможет общему рабоче-крестьянскому делу!» Но мало кто поддержал его, чужака, юнца — остальные партизанские «батьки» были местными, коренными, густобородыми. И все же кое-кого Блюхер склонил на свою сторону, собрал из них Сводный уральский отряд. Позже тот полуторатысячеверстый переход по горным районам, охваченным восстанием казачества, назвали легендарным, сравнивали с переходом Суворова через Швейцарские Альпы или с эпопеей Таманской армии. В день соединения с частями Красной Армии Блюхер направил телеграмму Ленину: «…мы вышли сюда, чтобы вести дальнейшую борьбу с контрреволюцией в тесном единении с нашими родными уральскими войсками, и твердо верим, что недалек тот день, когда красное знамя социализма взовьется над Уралом». За тот переход он первым был удостоен только что учрежденного ВЦИК ордена Красного Знамени…