Оберег

— Когда я был совсем маленький, и мой дед частенько наказывал меня за шалости, — говорит Рыбий Сын, — снова начали датские корабли разбойничать по нашему берегу. А мы всегда жили на побережье, у самой воды, и потому первыми принимали их удар на себя. Мой отец, которого Богданом звали, вместе со всеми с оружием в руках отражал набеги. Перед одним таким боем староста сказал всем, кто оружие держать мог: «В битве не тот должен победить, кто бахвалится числом своим и силой, а тот, кто более умелый, лучше знает место и защищает то, что поклялся защищать». Он тогда много еще чего сказал, мне дед рассказывал, да много всего с тех пор было, я уже не помню. Так вот, Молчан, сколько бы хазар ни пришло против нас, мы все равно их победим. Даже, если погибнем. А наши тогда победили, потеряв лишь пятерых.

Такие вот героические речи вел Рыбий Сын, а тем временем и хазары пожаловали. Было их больше сотни. Во тьме плохо видно, но то, что их не десяток и даже не два — это было понятно. И начали мы с ними биться. Знаешь, вот про битву ничего толком рассказать не могу. Помню, бил кого-то посохом куда попало, много бил. Рыбий Сын тоже времени даром не терял, и за короткое время наворотили мы там гору трупов… А потом мне правое плечо процарапали, а его по голове ошарашили. Он, хоть и ошарашенный, драться продолжает, ну и я стараюсь не отставать. Но оба прекрасно понимаем, что долго мы так не продержимся. Тогда Рыбий Сын шипит сквозь зубы кошмарнейшее ругательство на печенежском языке, — я его разобрал, но такие проклятия лишний раз вслух лучше не произносить, мало ли что… — а потом задирает лицо к небу, не забывая при этом отбиваться от наседающих врагов, и орет голосом таким громовым, что мне аж уши заложило: «Саян-оол!!! Саян-оол!!!». Что это, думаю, за заклинание такое? И тут же его об этом спрашиваю. А он, мерзавец, ничего не рассказывает, только пуще дерется. И тут свершается настоящее чудо. Из степи на резвых конях скачет еще один отряд степняков, человек тридцать, но это не хазары, я таких прежде никогда не видывал. Одежка у них нарядная, шапки такие затейливые… И те, новые степняки немедля ввязываются в сечу, причем на нашей стороне. К тому моменту мы десятка три-четыре уже уложили, а они помогли нам быстренько истребить остальных. На сей раз не ушел никто. Ну и, как только все закончилось, смотрю, Рыбий Сын уже обнимается с вождем этих неожиданных помощников. И разговаривают они меж собой на чужом языке, но я его, понятное дело, разумею — спасибо твоему оберегу. Поговорили они о том да о сем, потом решили все же переночевать. Этот степной вождь — оказывается, Саян-оол — это его имя, — послал было своих людей на поиски дров, но Рыбий Сын его остановил. Подходит он ко мне, и просит затеплить костров этак пять-шесть, чтобы на всех хватило. Ну, я хоть и устал изрядно, просьбу его выполнить смог. Тут все степняки на меня с большим уважением смотреть стали, а ихний волхв Калинду, он у них шаманом называется, вообще от меня не отходил. Много мы с ним чего интересного друг другу порассказали…

А тем временем, поняв, что все самое страшное позади, из оврага вылезли наши красавицы. Увидев такое количество мужчин, они поначалу смутились, а потом, смотрю, защебетали-зачирикали, кто прихорашиваться побежал… До утра я не досидел. Слишком уж устал. Так и заснул прямо у костра. Утром просыпаюсь, а наши спасители уже домой собираются. Подходят к нам с Рыбьим Сыном Саян-оол и Калинду, и говорят, что в минувшую зиму пронеслось у них страшное моровое поветрие. Мужчины почти все выдержали, а женщин всего пять осталось. Для того, чтобы племя выжило, этого все же маловато… Ну, я намек сразу понял.

— Человек ты хороший, Саян-оол, — говорить стараюсь на его языке. Он хоть и заковыристый, но ничего, с помощью твоего «клюва» одолеть вполне можно. — и я с радостью доверю тебе этих женщин. Но они сами должны захотеть пойти с тобой.

— Конечно, конечно! — замахал он руками, — неволить никого не буду!

Ты не поверишь, но все согласились уйти в далекие степи и до конца дней своих вести хозяйство этих малорослых храбрецов. Я думаю, что они до такой степени устали бродить по бескрайним степям, питаться боги знают чем, и жить в полной неопределенности, не зная, что принесет им завтрашний день, что несчастные девушки просто воспользовались первой же возможностью обрести хоть какую-то спокойную жизнь без неожиданностей и с четким распорядком. Ну и, понятно, по мужскому вниманию да ласке истосковались… С нами осталась одна Фатима. Рыбий Сын поначалу гонял ее от себя, потом совершенно серьезно объявил мне, что совесть совестью, долг долгом, а, какими бы проклятиями он сам себя в отчаянии не обложил, без бабы все же туго… Говорил он это, понятно, в основном себе самому, но при этом как бы взял меня в сообщники при заключении договора со своей совестью… С того дня все у них с Фатимой пошло на лад, друг от друга не отходят, воркуют, что твои голубки… Вот только от этой занавески он ее никак не может отучить. Ну, да жизнь большая, все у них впереди.