Оберег для невидимки (СИ)

Прошла неделя. Птица осваивалась, привыкала к новым хозяевам и по утрам и вечерам орала страшным голосом. Мама хваталась за сердце, а я за яблоко — единственный способ заткнуть нового жильца надолго.

— Дочь, как прошел день?

— Нормально. — Пожала плечами на вопрос родительницы и устроилась за кухонным столом, наблюдая за её руками, помешивающими разогреваемый ужин. — Все приветливы и милы. Охранник строил глазки, несмотря на то что лысый и женатый. Кассирша хвасталась новыми сережками «с брульянтами». Администратор докопалась до какой-то мелочи. Ничего страшного — рабочий процесс, — сказала и загляделась на неё: тонкий стан в коротком домашнем платье, опрятные красивые волосы цвета золотистого шампанского, ноги… Со спины и не подумаешь, что перед тобой женщина, чей возраст перевалил за сорок.

— Мам… у тебя никогда не было такого чувства, что вот-вот произойдет что-то такое… не знаю даже, как объяснить… глобальное. Подсознательное ожидание какого-то большого события, перемен.

— Опять сон видела? — Проницательная собеседница, стоя у плиты, обернулась через плечо. Во взгляде мелькнула обеспокоенность.

Уныло кивнула в ответ.

— Трагичный и безнадежный.

— Расскажешь?

Просьба удивила — давно меня не просили о таком. Собралась с мыслями и не торопясь начала свое повествование.

— Предмет моих мечтаний умирает, и никто ничего не может сделать. Я в полном отчаянии и в последней надежде вроде как прошу о помощи… какой-то артефакт. Знаешь, только сейчас вдруг вспомнила, что эта вещичка была со мной во всех снах. Странно…

— Ну и как? Помог?

— Помог. А вот потом… Счастье омрачилось какой-то страшной трагедией. Я хорошо помню лицо мужчины: в глазах боль и невыносимая мука, рот в беззвучном крике и протянутые ко мне руки. Жуть. Проснулась — сердце колотится, на щеках слезы. И чувство… Оно такое острое, что становится не по себе. Будто меня вырвали из собственного сна, как из реальности, насильно, и я должна быть не здесь, а там, с ним. Будто моя жизнь, настоящая жизнь, не в этом мире, а в том.

— Дочь… — Алина Векшина села за стол напротив меня.

О, опять этот взгляд!

— Я знаю все, что ты сейчас скажешь, — перебила её, опережая отповедь, как вредно и опасно для молодого неокрепшего мозга прислушиваться к сомнительным чувствам, навеянным фантазиями взбудораженного событиями дня, и идти у них на поводу. — Все понимаю, но это сильней меня. Я не могу это прекратить. Не знаю как.

— Я очень надеюсь, что это скоро само пройдет, — вздохнув, сказала женщина, поднимаясь и ставя точку в этом неприятном для неё разговоре. — Ложись сегодня пораньше и будильник поставь. Завтрака не будет.

— Как это? — Вскинулась возмущенно.

— А вот так! Я в отпуске. Буду бессовестно дрыхнуть до обеда, — припечатала матушка.

Будильник не прозвенел, машина не завелась, маршрутка не ехала, а ползла — день начался погано! Я опаздывала, катастрофически опаздывала!

Широкая аллея через парк. Встречные граждане, такие же служаки и трудяги, бодро шагали с вдохновенными лицами, будто неся самих себя бесценных на производственные подвиги. Мягкие мокасины заботливо «обнимали» ступню, позволяя чувствовать комфорт и уверенность в беге. Мимо на скорости пронёсся велосипедист в бандане. Проводила его завистливым взглядом и поднажала на своих двоих.

Обогнав двух оживленно беседующих женщин и толстяка с портфелем, не снижая скорости свернула на боковую дорожку с выходом на улицу, застроенную офисными зданиями. Взгляд зацепился за пожилого мужчину в плаще. Он брел никуда не спеша и заложив руки за спину по направлению к скамейке. Бросилась в глаза его элегантная, из светлого фетра шляпа трилби на седой голове.

«Сейчас оступится и начнет падать…» — пронзила внезапная мысль, застав меня врасплох.

И тут старика действительно как-то странно повело в сторону. Неловко взмахнув рукой, он попытался переступить ногами для лучшей устойчивости, но только еще сильнее пошатнулся и, окончательно потеряв равновесие, стал заваливаться набок.

Замерла на миг в изумлении. Я что, это предугадала?

Подоспела вовремя, чтобы подхватить его под локоть, подставив плечо.

— Тихо, тихо, дедушка, сейчас дойдем, сядем. Голова закружилась? Сейчас, сейчас…

Продвигаясь маленькими шажочками, достигли лавочки. Дед, успев крепко ухватить меня за запястье, осторожно опустился на парковую скамейку и откинулся на реечную спинку.

— Спасибо, внучка, — с теплом в голосе сказал он, не торопясь отпускать мою руку.

— Может, «скорую»? — Присев рядом, заглянула в лицо мужчине.

— Старость! — Он небрежно отмахнулся от предложения.

Минуты две мы просто молча сидели. Я — не зная, о чем говорить-спрашивать, а дедок — приходя в себя. Оставить его одного в таком состоянии не хватило совести.

Неожиданно старик встрепенулся и сухонькой морщинистой рукой как-то спешно и суетливо нырнул в карман своего видавшего виды бежевого плаща.

— Возьми, внученька, это, кажется, теперь принадлежит тебе, — сказал и вложил в мою ладонь потертый тонкий кожаный шнурок с блестящим желтым металлическим кругляшом размером с юбилейную десятирублевую монету.