Оберег из Сычигорья

Никто не ответил. Голяшка собирался крикнуть ещё раз, как услышал храп. Посадник напился. Ратмир зажмурился и перекатами добрался до входа в кабинет. Возчик спал на столе, рядом стояли стулья. «Всё, Ратмир. Больше нельзя экономить. Последний рывок».

Голяшка заорал и поднялся. Схватил стул, донёс до ниши. Вскарабкался, открыл тайник и достал крем. Ратмир не успел обрадоваться. Он не заметил, как открылась рана, когда он нёс Тайю в лавку. Последний рывок и потеря крови сказались на умирающем организме. Голяшка рухнул со стула, ударился затылком об пол и отключился.

Ужин победителей подходил к концу. Несмотря на успешную тропу, вечер превратился в обычную попойку. Тайя не явилась. Люди Гидона, отправленные по просьбе Мортуса в дом к самогонщице, никого не обнаружили. Новость, поданная казнахроном с озабоченностью, почему-то не впечатлила барона. Как не пытался Мортус, он не узнал и не подсмотрел ничего нового. Бадьяр нахохотался, наелся и к концу вечера впал в меланхолию. Эльзу унесли. Наложница напилась и барон распорядился «уложить его радость на сон». Зельевариус Шорох, победивший во всех ставках, не отлипал от Чанки Кислой. Красильщица подыгрывала ему и строила планы о расширении влияния. Давлей после разговора с бароном исчез. Шанежка хмуро пялилась в пол. Гидон хмуро пялился вокруг.

Если бы Мортус следил не за бароном, а за Пурелием, то заметил бы перемены. Книгочей весь вечер хохотал, как не в себя, привычно носился от стола к столу, от гостя к гостье, восхищался танцовщицами, сам шутил, сам смеялся. Но в промежутках, когда его никто не видел, Пурелий на миг становился очень серьёзным. Молодого человека съедала тревога. Что-то пошло не так.

– Ну всё! Надоели, – огрызнулся барон и махнул рукой.

Гости по привычке подхватили:

– Слава барону! Слава королю!

– Тише вы! Всё. Ужин закончен. Рад был всех видеть. Вы лучшие мужи и жёны Зелёной долины. Люблю вас, – зевнул Бадьяр. – Пошли вон из моего дома.

Знать засобиралась. Многие с удовольствием. Последний час барон не веселился, что мешало гостям разойтись по полной. Теперь можно уйти и продолжить. Балун обрадовался сильней всех, зная, что большинство переберётся в увеселительный дом. Сметана отдавал распоряжение накрывать столы, как по залу раздался крик.

– Стоять!

Барон как будто что-то вспомнил.

– Воевода, арестуй книгочея Пурелия. Он обещал на восходе предоставить Лукоса Шварца. Чтобы не убежал да не вздумал хитрить, посади в темник до рассвета. А то слишком он весёлый сегодня.

– В стену? – уточнил Гидон, намекая на тюрьму у городских ворот.

– Нет, у меня во дворе. Хочу лично убедиться, что никуда не денется.

Догадка Пурелия подтвердилась. Он получил ответ на главный вопрос, поставленный во время прибытия в город. Книгочей теперь знал всё. Точнее, почти всё. Тревога вечера не ушла. Почему Лукос Шварц не выходит на связь?

– Хотите что-то сказать, уважаемый Пурелий? – промурлыкал толстяк.

– Со смирением принимаю наказание, – поклонился Пурелий, – и обещаю, что Лукос Шварц предстанет перед вами с первыми лучами солнца.

– Да, да. Или Гидон зарежет тебя, по моему… Ох, чёт, я раззевался… по моему приказу, – барон оглядел публику и рявкнул. – Всё вон!

Когда гости ушли, а барон уединился в спальню, Гидон аккуратно снял пряжку с книгочея.

– Буду рад, если вы, уважаемый Пурелий, выпутаетесь из этой передряги.

Гидон, замкнувшись на самосохранении, продолжил придерживаться выбранного курса. В условиях неясного будущего, лучше ни с кем не ссориться. Воевода «выкал» и был максимально аккуратен. Он даже подбодрил малыша.

– Не волнуйтесь. Клянусь, если проиграете, то умрёте быстро и безболезненно. Я в этом деле опытный.

Как сумел, так и подбодрил.

Ратмир очнулся на полу в лавке Плантажа. За стеной храп, в руках заживляющий крем. Живот не болел. Споры грибного пня проникли в нервную систему и заблокировали болевые рецепторы. Сильный грибной запах подсказал Голяшке, что жить осталось пару часов. Это были хорошие новости, так как теперь Рамтир не чувствовал боли и мог всё делать быстро. Он вскочил, подошёл к Тайе и замер. Кожа девочки пожелтела. Он опоздал.

– Нет! Нет, нет, нет. Сейчас, малыш. Сейчас.

Ратмир разорвал девочке одежду, вертел Тайю в руках и лихорадочно втирал заживляющий крем. Обмазав всю с головы до ног, он схватил девочку за руку и зашептал.

– Я не верю, что ты всемогущ. Но я знаю, что ты как-то слышишь обо всём, что говорят жители Сычигорья. Не всегда, не везде, но ты слышишь. Я прошу тебя, помоги ребёнку. Клянусь, я буду укреплять твою королевскую власть каждый день, каждый час, если соизволишь оставить меня в живых. Если прикажешь, я уничтожу движенцев, сторонщиков, всех разбойников Сычигорья, но умоляю – спаси девочку! Если тебе нужна жертва, возьми меня. Не забирай в Серое море изобилия. Оставь на вечное гниение у Чёрных подножий, но только спаси девочку! Прошу, спаси!

Чем дольше Ратмир говорил, тем меньше верил в то, что говорит. Он понимал, что ничто уже не спасёт ребёнка. Голяшка положил голову на живот девочки, как она неожиданно дёрнулась.

– Тайя!