Оберег от порочной любви

– Всегда ты этим занималась. Сегодня у меня...

– Знаю, рыбалка. – Подкрасив губы, Тори захлопнула пудреницу.

– Какая рыбалка? – поднял он плечи, не понимая, на что намекает жена, а она намекнула.

– На которой рыбку удят.

У жены замечательная черта: никогда она не устраивает сцен, не скандалит, не оскорбляет и не грозит, хотя умна и просчитывает мужа, как ЭВМ. Неизвестно, что лучше: скандал с битьем посуды или такие вот намеки, сказанные невинным, доброжелательным тоном, как сейчас.

– Особенно хорошо она ловится на вечерней зорьке, правда, рыбы я ни разу не видела, но не всем же везет поймать. Может, у тебя сегодня футбол, после вы будете отмечать удачу или поражение.

– К чему футбол приплела? – возмутился он, наконец сообразив, что подразумевает Тори под рыбалкой и футболом. – Я не то хотел сказать. Сегодня у меня энергетический баланс на нуле! Я не в состоянии сортировать подарки, варить кофе... у меня голова трещит.

– Треск пройдет, лишь бы голова осталась на месте.

Тори поднялась с дивана, повесила на плечо сумочку.

– Куда ты несешься вся при параде?

– На рыбалку, – улыбнулась Тори. – Или на футбол. Женский. Точно пока не решила. Приеду... не знаю когда. Ты уж тут сам хозяйничай. До свидания, дорогой.

Чмокнув обалдевшего мужа в щеку, она, играя бедрами, легкой поступью направилась в прихожую.

Конечно, Тори, намекнув Роберту, что и она не прочь сходить налево, торопилась не к любовнику, которого у нее нет. В почтовом ящике обнаружила вторичное извещение на получение то ли заказного письма, то ли бандероли – точно не поняла. Она села в машину и отправилась на почту. Ну а потом проведет время с подругами, чтоб досадить Робу, чтоб он знал: она востребована у мужчин. Иногда полезно встряхнуть идиота, не умеющего ценить добродетельную жену.

Это оказалась бандероль – маленькая, прямоугольная, на вес легонькая. Идя к выходу, Тори нетерпеливо вскрыла почтовую упаковку, кинула в урну. Еще один слой из тонкой бумаги. Полностью распаковала бандероль она уже в машине. То, что ей прислали, вызвало недоумение: в руках Тори держала старую потертую картонную коробочку с надписью «Серебристый ландыш» и грубым рисунком. Были когда-то такие духи, не духи, а кошмар – маслянистые, вонючие, стоившие дорого – шесть рублей. Открыв коробочку, Тори изумленно подняла брови: в картонном углублении лежал цилиндрический пузырек, наполовину заполненный желтоватой жидкостью.

Это что, подарок?! Ей?! Кому взбрело в голову прислать такое дерьмо? Эх, рано выбросила почтовую упаковку, не станет же она теперь рыться в урне, доставать бумагу, чтобы посмотреть, от кого бандероль.

Тори чуть наклонила голову и брезгливо принюхалась. Да, это духи, те самые – «Серебристый ландыш», давным-давно снятые с производства. Ну, может, их и выпускают, Тори не ходит по дешевым магазинам, не знает, что там продается. Кстати, коробка старая, пузырек неполный... Значит, духи кто-то хранил с давних времен? Для чего? Чтобы прислать ей в подарок? Она эти духи не выносила. Нелепость.

Стоп, а может, в коробке лежит записка, объясняющая все это? Тори распотрошила ее, тщательно осмотрела, ничего не нашла. А если нечаянно выронила? Но и на полу авто пусто, значит, отправитель не удосужился написать пару слов. Небрежно завернув в бумагу дурацкий подарок, она кинула сверток на заднее сиденье. Не настолько Тори глупа, чтоб не понять: бандероль имеет какое-то значение, но какое?

Уткнув лицо в большую грудь Брасова, Наташа дала волю слезам. Он терпеливо выжидал, когда она наплачется, растерянно похлопывая ее по спине. Как только рыдания уменьшились, а между всхлипываниями растянулись паузы, Брасов спросил:

– Когда это случилось?

– После дня рождения Роба. Ночью. – Наташа подняла лицо, глаза ее были безумными. – Я узнала только в воскресенье, поехала к нему... соседи... Не стала вам сообщать, думала, ошибка, а сегодня... Я его видела, Юра!

– Успокойся, теперь-то ничего не изменишь...

– Не верю, что Лешка сам... Он не должен был, понимаешь?

– Понимаю. Ты постой здесь, я пойду посмотрю на него.

– Не веришь мне? Это он, наш Лешка.

– Все равно пойду, возможно, что-нибудь выясню.

Брасов позвонил, дверь открыл санитар:

– Вы за трупом?

– Пока только хочу посмотреть на Алексея Семеренко. Я его друг. Можно?

Его пустили без проблем, провели по коридорам, показали. Брасов мужчина довольно крепкий, в смысле – нервная система завидная, а тут непрошеная слеза накатила при виде мертвого лица. Он вспомнил последний разговор с Лешкой до мелочей, планы не только на понедельник, невольно произнес:

– Неужели он сам?

– Сам, сам, – сказал второй мужчина, видимо, патологоанатом. Брасов не спросил, кто он, но почему-то так подумал.

– Вы уверены?

– Полагаете, его сбросили? – усмехнулся мужчина.

– А вы считаете, так не бывает?

– Отчего же? – пожал он плечами. – Бывает. Но когда сбрасывают, применяют силу, человек сопротивляется...

– Понятно, на теле следов насилия нет.