Оберег Святого Лазаря

Благодарно улыбаюсь талантливой визажистке, встаю с кресла и тороплюсь в центр комнаты. Там режиссер программы как раз объясняет съемочной группе, что нам всем предстоит делать.

В Захаре Быстрове нет ничего ни быстрого, ни энергичного.

Невысокий дядечка с «пивным» животиком, боковыми залысинами и маленькими сонными глазками; одетый в мешковатые вытертые джинсы и свободный свитер. И даже голос у него тихий, сонный. Не соответствует человек своей фамилии, вот просто ни капельки!

– Итак, повторяю, – он бросает на меня равнодушный взгляд и продолжает бубнить: – Повторяю для вновь прибывших. На испытании участники программы из шести запечатанных конвертов с фотографиями должны выбрать один, тот самый, в котором находится снимок убитого парня. Если выбор конверта сделан правильно – то дальше экстрасенса надо спросить о том, как именно погиб парень. Мать погибшего сейчас на гриме. Мы сможем начинать через десять минут. А пока пусть ведущие подводку запишут.

У меня невольно вырывается:

– Так ведь первый же экстрасенс, прошедший испытание, сможет разболтать остальным участникам все подробности!

Оператор Дима Ванин, высокий, красивый, как греческий бог, недоуменно пожимает плечами:

– А это совершенно не в их интересах! Они все – конкуренты. До окончания съемок все экстрасенсы будут находиться в двух помещениях: одна комната для тех, кто уже прошел испытания, и вторая – для тех, кто ожидает записи. У них забрали сотовые телефоны. Даже в туалет их будет сопровождать кто-нибудь из наших. Впрочем, они и сами не горят желанием делиться подробностями друг с другом. Сам сегодня слышал, многие радовались смерти Мариам. Говорили – одним соперником меньше! А еще мне показалось, что убийца…

Ведущая Катя Романенко хмурит темные бровки, отчего ее лоб рассекает тонкая морщинка:

– Дим, я тебя умоляю, давай будем работать, а не болтать. Я уже второй день в себя прийти не могу, руки трясутся. И вонь эта невыносимая – кажется, вся студия до сих пор пропитана гадким запахом. И вот в чем прикол – этого вонизма не было, когда мы шампанское пили.

У меня невольно вырывается:

– Не может быть! У фосфорорганических соединений очень резкий запах. Он сразу же появляется, стоит только открыть емкость с инсектицидом.

– Ну конечно, я вру, – ведущая бросает на меня неприязненный взгляд и поджимает накрашенные светло-розовой помадой губки. – Естественно, Романенко быть искренней не может, ничего не понимает, ни в чем не разбирается. И вообще, она – тупая овца, у нее же папочка – олигарх!

– Кать, да никто о твоем отце тут не говорит. Расслабься, не заостряйся! Ты ведь сама всегда заводишься!

Вместо ответа на дружескую ремарку оператора Катя лезет в сумочку, ловко достает из пузырька таблетку и бросает ее в рот.

– О, спасение отравляющих – дело рук самих отравляющих?! И это правильно: чего ждать, пока тебя на тот свет спровадят! Катерина, ты сегодня прекрасно выглядишь! – вбежавший в студию Максим Ерофеев со снайперской точностью чмокает воздух в миллиметре от загримированной Катиной щечки. – Бедная моя детка! Перепугалась, когда все тут случилось? Я понимаю, солнце. Но надо собраться, у нас работа. Давай, выше нос, пошли подводку записывать!

Макс улыбается Кате так искренне, что мне сразу же хочется ему простить и эту неудачную шутку, и все последующие. Но напарница Максима придерживается другого мнения, гневно сверкает огромными голубыми глазищами и бубнит, бубнит…

Наблюдаю за вяло переругивающимися телевизионщиками и думаю о том, насколько все-таки был прав мой сын.

Наш Дмитрий Леонидович работает журналистом в газете. Красив, засранец, весь в папочку; да и мама не подкачала, чего уж там скромничать. Его с такой броской внешностью еще на журфаке все пытались на телевидение заманить. Сын отказался, сказал, что отношения в телевизионном коллективе – это перманентный серпентарий. К тому же ему было скучно зависеть от всей этой громоздкой телевизионной инфраструктуры – режиссеров, телекамер, монтажных…

Из группы людей, приближающихся к столу, возле которого оператор Дима уже расставляет осветительные лампы, я сразу безошибочно выделяю мать погибшего парня.

Не знаю, сколько времени прошло после той трагической потери. Женщина одета в светлую одежду. Но вся ее фигура словно бы подернута траурным крепом.

– Наталия Александровна, вот материалы к сегодняшней записи!

Открываю протянутую Норой Фридман папку (на голове девчонки сегодня красуется бейсболка, так что цвет волос барышни остается по-прежнему неизвестен. А может, она вообще лысая?), пробегаю глазами ровные темные строчки.