Оберег волхвов

Разбойники тотчас приставили ножи к подбородкам Никифора и Шумилы. Дмитрий понял, что сейчас спорить бесполезно, и, воткнув клинок в землю, отошел на пару шагов назад. Узур довольно хмыкнул и, медленно протянув руку, взялся за рукоять сабли. И вдруг, словно обжегшись, вздрогнул всем телом и, выпучив глаза, уставился на рисунок рукояти. Потом перевел взгляд на Дмитрия, несколько мгновений тяжело и мрачно вглядывался в его лицо и наконец осевшим голосом спросил:

— Ты сын Степана Ловчанина из Клинов?

Дмитрий помолчал, лихорадочно обдумывая ответ. Откуда разбойник узнал об обереге семьи Клинцов? В каких отношениях он был со Степаном? Скорее всего, во враждебных. Вряд ли он хорошо отнесется к сыну своего врага.

Но Узур, не дожидаясь ответа, воскликнул:

— Можешь не говорить, я и так вижу! Ты на него похож, на проклятого Степана. Только глаза и волосы черные, как у матери, у Апак.

— Мою мать звали Анастасия, — возразил Дмитрий.

— Это у русов ее так назвали, когда повесили на шею крест. А у нас имя ей было Апак.

Дмитрий еще не успел сообразить, чем обернется для него столь неожиданное знакомство, как вдруг Узур, повернувшись к своим воинам, приказал:

— Эй, кощеи[36], вяжите всех троих покрепче, особенно этого! — Рука главаря с зажатой в ней плетью потянулась к Дмитрию.

Тотчас на Клинца насело сразу не менее четырех половцев. Отбиваясь от них, он крикнул Узуру:

— Ты же слово дал, что нас отпустишь! Твои воины слышали! Я ведь тебе выкуп заплатил!

— Выкуп? — Узур коротко и злобно рассмеялся. — То серебро, которое оказалось при тебе, — не выкуп. Мы его и так бы взяли вместе с тобой. Вот если из земли русов кто-то привезет за тебя выкуп, — ну, тогда еще подумаю.

— Врешь, я тебе больше не верю! — крикнул Дмитрий, тщетно пытаясь ослабить путы, которыми его стягивали разбойники. — Но запомни: сколько бы ты ни грабил честных людей, это все равно не принесет тебе счастья.

Узур задрожал от ярости и прошелся плетью по плечам Дмитрия и его друзей, повторяя с пеной у рта:

— Нет мне счастья, нет! Отобрали его такие, как твой отец! Но я отплатил им за это! И буду платить! Всем проклятым русам, которые живут в домах, копаются в земле и молятся перед крестом!

Дмитрий, уклоняясь от болезненных ударов плети-камчи, не мог понять, что же кроется в этой неуемной ярости Узура: только ли неприятие кочевником образа жизни оседлого земледельца-христианина или еще что-то другое, личное?..

Связанных друзей вместе с другими пленниками половцы потащили за собой. Дмитрий предполагал, что разбойники направляются в Крым на невольничий торг. Но вскоре, прислушавшись к их разговорам, он понял, что у половцев другие намерения: они собираются, минуя Олешье, выйти прямо к морю, где будут ждать турецкие галеры.

Значит, пленникам была уготована участь более тяжелая, чем на невольничьем рынке в крымских городах, где их все-таки могли купить для домашних и полевых работ, а там всегда остается надежда на побег. Но гребцы, прикованные к веслам турецкой галеры, обычно обретают свободу только после смерти. А смерть, при их каторжном труде, не заставит себя долго ждать…

Переглянувшись с Никифором, Дмитрий догадался, что молодого грека тоже посетили такие же мрачные мысли. Шумило, не понимавший половецкой речи, еще не знал, что грозит пленникам, и шел молча, хмуро глядя себе под ноги.

К концу перехода измученные русичи уже падали с ног от усталости, но плети и окрики кочевников продолжали их подгонять. В какой-то момент Дмитрий поймал на себе цепкий взгляд Узура и с удивлением отметил, что в глазах предводителя разбойников светится не столько злоба, сколько пристальный, жгучий интерес.

На привале под открытым небом пленникам дали воды и бросили по куску сухой лепешки. Эта скудная еда не утолила голод. Дмитрий оперся спиной о дерево, к которому его привязали, и закрыл глаза. Тело налилось каменной усталостью, саднила исполосованная плетью спина. Он подумал, что при таком обращении пленники быстро потеряют силу и крепкие тела здоровых мужчин станут тощими и слабыми. В другое время мысль об этом привела бы в ярость Дмитрия, всегда ценившего свою силу и мужественность. Но сейчас тяжелая, тупая усталость сделала его безразличным ко всему. Ему хотелось только спать, провалиться в глубокий сон без сновидений. Вязкий туман постепенно окутывал его сознание… И вдруг из этого тумана выплыло и отчетливо коснулось его слуха только одно слово: «Анна». Кажется, он сам и произнес это имя, только беззвучно, одними губами. «Анна, Анна…» — снова простучало у него в висках, — и он тут же открыл глаза, встряхнулся, отгоняя тяжелое забытье. Ему вдруг до боли, до отчаяния захотелось жить, сохранить свою силу и-вернуть свободу.

Оглядевшись по сторонам, Дмитрий снова поймал на себе цепкий взгляд Узура. Тогда купец и сам стал пристально, неподвижно смотреть в глаза главаря. И вдруг Узур, раскачиваясь на своих коротких кривых ногах, подошел к Дмитрию и, глядя на него, сидящего, сверху вниз, спросил: