Обесчещенная

Я шагаю по дороге в сопровождении моего отца, дяди и Гулямнаби, одного из наших друзей из другой касты, выступавшего в роли посредника во время разбирательства дела на джирге. Они боятся за мою безопасность. Дядя был в нерешительности, идти ли ему с нами. И все же я шагаю по этой дороге с какой-то детской наивностью. Ведь лично я не совершила никакого правонарушения. Я верующая и с момента развода живу в своей семье, вдали от мужчин, как будто это мой долг — жить вот так, в мире и спокойствии. Ни один человек не сказал обо мне дурного слова, хотя о других женщинах судачили не так уж редко. Например, Сальма была известна своим агрессивным поведением. Эта девушка говорит громким, резким голосом и при этом много жестикулирует. Она выходит из дома, когда ей угодно, и идет, куда ей заблагорассудится. Возможно, мастои захотели воспользоваться невинностью моего младшего брата, чтобы покрыть какие-то ее прегрешения. Во всяком случае, мастои принимают решение, а гуджар подчиняются.

Июньская ночь все еще пышет дневным жаром, птицы спят, козы тоже. Только собака залаяла где-то вдалеке, нарушая сопровождающую меня тишину; постепенно тишина все более наполняется звуками. Я иду вперед, и до меня доносятся сердитые голоса мужчин. Теперь я различаю фигуры при свете единственного фонаря, освещающего вход в дом мастои. Их более сотни, может быть, сто пятьдесят, собравшихся рядом с мечетью, и большинство из них из клана мастои. Именно они составляют большинство в джирге. Даже мулла не может ничего предпринять против них, хотя и представляет всех жителей деревни. Я ищу его в толпе, но не нахожу, его нет здесь.

В тот момент я еще не знала, что некоторые члены джирги, не согласные с мастои по поводу урегулирования этого спора, просто покинули собрание, оставив их хозяевами положения.

Я вижу перед собой главу клана Фаиза Хуссейна, а также его четверых братьев — Абдул Халика, Гулам Фарида, Алла Дита и Файяза. Все пятеро вооружены ружьями и пистолетами, которые тотчас же направили на моих сопровождающих. Они потрясают оружием, чтобы запугать их и заставить убежать, но отец и дядя не двинулись с места. Сохраняя уважение к Фаизу, они остались стоять позади меня.

Люди мастои сгрудились за ними. Стена возбужденных, угрожающих, ждущих развязки людей.

На мне была шаль, которую я расстелила у их ног в знак почтения. Я прочитала по памяти стих из Корана, положив руку на священную книгу. Все, что я знаю из писаний, я полностью выучила на слух, и возможно, что я знаю священные тексты лучше, чем большинство этих жестоких мужчин, смотрящих на меня с презрением. Сейчас мне предстояло произнести слова извинения, чтобы запятнанная честь мастои обрела прежнюю чистоту. Пенджаб, который называют «Страной пяти рек», носит также имя «Страны Чистых». Вот только кто эти чистые?

Я с тревогой глядела на ружья и злобные лица. Особенно страшен был Фаиз, главарь их банды, высокий и сильный, с помповым ружьем наперевес. Его бешеные глаза, полные ненависти, уставились на меня в упор. Я понимала, что в социальном плане принадлежу к низшей касте, но в то же время я испытывала гордость за свой клан гуджар. Наше сообщество мелких, небогатых крестьян имеет многовековую историю, и, хотя я не знала ее досконально, я чувствовала, что она — часть меня, моей крови. Прощение, которое я должна была просить у этих злодеев, — лишь формальность, не затрагивающая мою личную честь. Я говорила, опустив глаза, и старалась возвысить свой голос, чтобы перекрыть глухой ропот разгневанных мужчин.

— Если есть вина, допущенная моим братом, я прошу за него прощения и прошу вас о его освобождении.

Мой голос не дрожал. Подняв глаза, я ждала ответа, но Фаиз не говорил ничего, лишь презрительно качал головой. Повисла тишина. Я стала молиться про себя, и вдруг меня пронзил, словно молния, острый страх, парализовавший тело электрическим разрядом.

Я увидела в глазах этого человека, что у него никогда и не было намерения принять мое извинение. Он хотел женщину гуджар, чтобы совершить свою месть перед всей деревней. Эти люди обманули собрание, хотя сами составляли большинство в джирге, обманули муллу, моего отца и всю нашу семью. Впервые члены совета разрешили групповое изнасилование, чтобы восстановить, как они это называли, «правосудие чести».

Фаиз обратился к братьям, с нетерпением ждущим, как и он, исполнения этого правосудия, утверждения их власти путем демонстрации силы.

— Вот, она здесь! Делайте с ней что хотите!

Я в самом деле была здесь, но это уже была не я. Парализованное тело на подгибающихся ногах больше мне не принадлежало. Я почти потеряла сознание и чуть не упала, но мне не дали упасть, меня поволокли силой, как козу на бойню. Мужские руки хватали меня за руки, за волосы, тянули за одежду. Я кричала:

— Во имя Корана, отпустите меня! Во имя Аллаха, оставьте меня!

Из внешней ночи я попала во внутреннюю, в какое-то помещение, в котором различала четверых мужчин лишь при свете луны, проникающем сквозь крошечное окошко. Четыре стены и дверь, перед которой вырисовывалась фигура с оружием.