Обещай, что навечно…

– Что ж, я не впервые сталкиваюсь с подростками в похожем состоянии. И обычно, это девушки. У которых, помимо всего прочего наблюдаются… совершенные действия сексуального характера. То есть, их накачивают и …

– Я понял, к чему вы клоните. – Мрачнею.

– То, что ты выпил, – доктор Айзенберг оказывается рядом с кроватью, – было сделано для тебя?

– Нет,– качаю головой, – для другого человека.

– Что ж, пропорции препаратов были явно не соблюдены и завышены. – Мужчина откашливается. – Ты понимаешь, что это может вылиться в подсудное дело? Убить вас не убили бы, но нанесен непоправимый вред для здоровья. И сделано это было явно не с добрыми намерениями. А значит, это можно расценивать…

– Никак это не нужно расценивать, – прерываю его речь.

– Аарон, если бы эту смесь выпила бы девушка, а я прекрасно понимаю, что ее сделали не для парня, – врач хмурится, – последствия были бы печальнее. Если бы у нее оказался слабее организм, ее бы попросту отправили в отключку на несколько дней. И это не шутки. Такие действия наказуемы.

– Я все понял и разберусь со всем самостоятельно. И, как совершеннолетний житель этого города, я имею право отказаться от предъявлений каких-либо претензий.

– Ты уверен, что хочешь покрыть виновных? Не пожалеешь о своем решении?

– Нет. – Уверенно киваю в ответ.

– Хорошо, дело твое. Но я обязан поговорить с твоими родителями.

– Не стоит.

– Аарон, дело даже не в случившемся. – Врач машет перед моим носом папкой с моими анализами. – Это даже хорошо, что ты попал к нам в больницу. Есть кое-какая динамика в твоем состоянии. И она не очень хорошая.

Я тогда даже ничему не удивился. В последнее время у меня в жизни почти ничего не происходит хорошего. Поэтому… когда приехала мама с отцом, я отказался присутствовать на разговоре. Бесцельно блуждал по коридорам и рассматривал пациентов и их родных. Я ненавидел больницы не за то, что был здесь частым гостем. А за те эмоции, которыми были пропитаны эти стены. Сколько бы слоев красок на них не было, сколько бы жизнерадостных плакатов и фото не наклеено, все равно от них разило болью. Я повидал здесь многое: и счастливые лица на выписках из родильного отделения, и отчаяние у хирургического блока, когда от тебя ничего не зависит и ты ничем не можешь помочь, кроме как понадеется на опыт хирургов. И даже скорбь. Последнее можно прочувствовать на последнем этаже, где расположено онкологическое отделение. Именно туда меня притащил Джейсон после неудачной попытки суицида. Притащил на руках, без кресла и усадил на стул посреди коридора, чтобы я не мог никуда деться.

-Смотри, – шипел он мне в лицо, – смотри, как люди из последних сил цепляются за то, что ты готов был просрасть из-за своей слабости.

И я смотрел. Я видел стариков, людей средних лет, своих ровесников и даже детей, которые стоически терпели ад. И тогда, я, человек никогда не считавший себя сентиментальным, расплакался. Потому что мои беды оказались пустышкой по сравнению с тем, что переживали эти люди. И больше мыслей сделать с собой что либо не появлялось. Вот такая у меня вышла перезагрузка.