Обещай себе жить без драм

Растягивается на скамье за камерами и, завернувшись в штормовку, закрывает глаза. У него тоже есть пожелание: пусть ему приснятся темные кудри, карие глаза, чудесная улыбка. И пусть ему будет тепло. Даже если потом будет пусто.

Но она дугой выгибает бровь и смеется, как сорванец

Этот свет никак не дает уснуть,

Не дает себя оправдать ни в чем,

Но зато он целится прямо в суть

Кареглазым своим лучом.

В. Полозкова

В три ночи его растолкал охранник. Выполз со студии, сел в машину и поехал в их Подмосковный лагерь. В пять утра лежал на кровати в собственной комнате и смотрел в потолок. А надо было бы спать. И хотелось спать, но он лежал, лениво следя за первыми рассветными лучами на стенах комнаты.

Ему тридцать. Он успешен. Счастлив. Женщинам нравится. Молодым и интересным. Что ж тошно-то так? Усталость скапливается как росинки на листьях и медленно повисает на кончиках к рассвету. Вот у него сейчас ощущение, что вся его усталость стеклась в одну огромную каплю и тянет, как тот лист или травинку вниз. И усталость не от бессонной ночи и даже не от работы, а просто от жизни. От того, что его окружает и как окружает.

Неудачно накрыло, в прошлом году. В общем-то, на пике успеха. Они получили премию за лучшее шоу на ТВ, лучший детский проект, какие-то президентские награды. И все это пролетало мимо Шмелева. Не радовало. Лучше б сразу после, хотя бы как у людей. Всех накрывает после. Он соригинальничал и тут. Солнечный зайчик замер ярким пятнышком у самого перекрестья стены и потолка. Вспомнилось.

Свет софитов рассыпался над сценой “Олимпийского”. Вся их веселая разношерстная толпа медленно скрывается в полумрак. Оставалась только Маринка, которая, убегая следом за ними, развернулась и последний раз поклонилась публике, пришедшей на встречу с участниками закончившегося сезона, а потом заспешила в общий бодрый гвалт. Он, не глядя, словно в прошлом, протянул за спину руку, а она так же, как тогда, доверилась ему, вложив свою.

Поворот головы – и у самого зрачка, как солнечный зайчик, зацепился в кофейной радужке свет блика от софита. Тогда он был счастлив. Тем, что все прошло хорошо. Тем, что публика принимала и отдавала свой восторг. Тем, что она смеялась, держась за его ладонь.

У Маринки была зажигательная радость и совершенно заразительная улыбка. От нее, как от искры огнива радостью и энергией наполнялись все в радиусе нескольких метров. Но, если она сердилась, то точно так же ее энергия наполняла людей чем-то темным и тяжелым: кого страхом, кого обидой, кого разочарованием.

Хотелось счастливой женщины, которая принесет с собой радости всем, а ему в первую очередь. Может, тогда он перестанет чувствовать, как тяжелым маслянистым весом тянет вниз усталость и тоска.

Вот ведь удивительно. В безумном позапрошлом году, когда ему сказали: все, их история закончилась, было обидно и жалко, но не тоскливо, а зло что ли. Хотелось доказать, что он обойдется. И было же еще счастливо: на съемках, на репетициях, в общих празднованиях и сабантуях. Она смеялась. Танцевала. Обнимала его аккуратно, но нежно. Ругалась с ним. Было – нормально.

Было неплохо, когда девушка появилась. Приятно. Удобно. И все еще не тоскливо. Прижало, кажется, только после той встречи со зрителями, когда держал за руку победителя сезона и радостно улыбался, а Маринка с Серегой были внизу, под сценой, ближе к толпе, присоединяясь к общей радости. Он вдруг посмотрел на знакомую кудрявую макушку и понял, что они теперь совсем врозь. Неважно, кто выше и кто ниже. Просто – врозь. Она – отдельно. Он – отдельно. Вот разъедутся на каникулы. И у каждого совсем своя жизнь. Личная.

И ведь хорошая у него личная жизнь. Покладистая. Удобная. Но в Индии, куда рвался с семнадцати лет, стало тяжко. Не от кого было зажечься радостью. Не с кем было посетовать на трудности и услышать слова поддержки. Даже можно нецензурной поддержки со вкусом ругани и наказания. Вот тут почему-то и захотелось завыть от тоски и усталости.

И то, что их накрыло в этот раз. Хорошо, пусть не их – его, а она как всегда просто “восстанавливалась”. Интересно от чего она восстанавливается после отпуска? От счастливой личной жизни, про которую никто не знает и которая не ждет ее вечерами домой? В общем, не имеет значения. Его накрыло. Полной мерой.

Пока она была в его объятиях. Губы искали губы. Пальцы путались в ее кудрях. Тела танцевали общий горизонтальный танец. Было и легко, и счастливо. Оказывается после такого безысходностью и усталостью накрывает еще больше.

Короткий стук в дверь и голос Сергея:

– Ты встал или не в форме сегодня?

Заботливый и понятливый у них помрежа. Он встал. Определенно, Серый, твой коллега сегодня не в форме. Ждать чуть больше недели. Работать и ждать. Дети не виноваты, что у него кризис счастья на квадратный сантиметр души.

****