Обещание

Она села за письменный стол, прикрыв плечи полотенцем. Тут лежали приглашения из нескольких художественных школ — из Род-Айлендской школы дизайна и из Сорбонны, прямо сверху. Чистый блокнот, в котором она делала домашние задания.

Может, оставить записку?

Она взяла карандаш и прижала грифель к бумаге настолько сильно, что остался след. Что сказать людям, подарившим тебе жизнь, когда ты по собственной воле собираешься от этого подарка отказаться? Вздохнув, Эмили отбросила карандаш. Ничего. Нечего сказать, потому что они станут читать между строк, искать причину твоего ухода и винить во всем только себя.

Потом она полезла в ночной столик за маленькой книжечкой в тканевом переплете и отнесла ее в шкаф. Там, за горой обувных коробок, была дыра, которую несколько лет назад прогрызли белки и куда они с Крисом, когда были маленькими, прятали сокровища.

Она пошарила внутри и обнаружила сложенный лист бумаги. Записка, написанная лимонным соком, невидимые чернила, которые можно разглядеть, только подержав послание над пламенем свечи. Им с Крисом было лет по десять. Они посылали записки в консервной банке по веревке, которую протянули между окнами своих спален, пока она не запуталась в ветвях. Эмили провела пальцем по рваному краю и улыбнулась. «Я иду тебя спасать», — написал Крис. Если она не ошибается, тогда она сидела дома наказанная. Крис приставил к стене подпорку для роз, намереваясь пролезть в окно ванной и освободить ее из заточения, но упал и сломал руку.

Она смяла записку в кулаке. Вот так! Уже не первый раз он спасает ей жизнь, отпуская на свободу.

Эмили заплела «колосок» и легла на кровать. Так она и лежала — голая, с запиской, зажатой в кулаке, — пока не услышала, что по соседству Крис заводит машину.

Когда Крису исполнилось пятнадцать лет, мир переменился. Время стало лететь слишком быстро и одновременно тянуться слишком медленно. Казалось, что никто не понимает, о чем он говорит. И временами у него покалывало в конечностях, а тело приходило в возбуждение. Он вспомнил летний вечер, когда они с Эмили лежали на плоту. Он тогда заснул, не дослушав ее, а проснулся, когда солнце уже висело ниже и припекало слабее. Эмили продолжала болтать. Ничего как будто не изменилось. И в то же время изменилось все.

Сейчас то же самое. Эмили, каждую черточку которой он мог восстановить с закрытыми глазами, неожиданно изменилась до неузнаваемости. Он хотел дать ей время подумать о том, насколько безумна эта идея, но это же время играло против него: кошмар нарастал, как снежный ком, огромный и неповоротливый, и Крис уже не мог стоять у него на пути. Он хотел сохранить ей жизнь — поэтому сделал вид, что поможет ей умереть. С одной стороны, он чувствовал собственную беспомощность в мире, слишком огромном, чтобы он смог его изменить. С другой стороны, его мир сузился до размеров игольного ушка, где осталось место только для него, Эмили и их уговора. Нерешительность его парализовала — со свойственным подросткам максимализмом он верил, что сможет сам справиться с такой неразрешимой задачей, как эта, но в то же время ему хотелось рассказать правду маме на ушко, чтобы она, так сказать, развела тучи руками.

Его руки так сильно дрожали, что порой приходилось на них сесть. Бывали моменты, когда казалось, что он сходит с ума. Он относился к этой проблеме как к очередному соревнованию, которое должен выиграть, тем не менее напоминал себе, что еще никто не умер в конце заплыва.

Он замечал, насколько быстро стало бежать время с тех пор, как Эмили рассказала ему правду. Жаль, что оно не мчится еще быстрее: поскорее бы он вырос, и, как у остальных взрослых, эти дни юности оставили бы лишь смутные воспоминания.

Почему ему кажется, что земля уходит из-под ног, когда он всего лишь пытается медленно ехать по безопасной территории?

Она села на место пассажира — такое до боли знакомое движение, что Крису пришлось закрыть глаза.

— Привет, — как обычно, сказала она.

Крис отъехал от ее дома с таким чувством, словно кто-то изменил сценарий пьесы, в которой у него была роль, забыв предупредить его об этом.

Не успели они повернуть на Лесную ложбину, как Эмили попросила остановить машину.

— Я хочу на него посмотреть, — сказала она.

В ее голосе слышалось возбуждение, глаза — теперь, когда он их видел, — лихорадочно блестели. Как будто у нее был жар. А может, и в самом деле к ее крови примешалось что-то еще?

Он полез в карман куртки и вытащил завернутый в замшу пистолет. Эмили протянула руку, не решаясь прикоснуться к нему. Потом провела указательным пальцем по дулу.

— Спасибо, — прошептала она. В ее голосе слышалось облегчение. — А пуля? — внезапно вспомнила она. — Ты не забыл пулю?

Крис похлопал себя по карману.

Эмили взглянула на руку, которой он прикасался к сердцу, потом ему в глаза.

— Хочешь что-то сказать?

— Нет, — ответил Крис. — Не хочу.